5-ое июня, вторник. Я явился в комнату актеров, когда большинство из них, в том числе и Виктор, оскорбивший вчера Сережу (кстати сказать, этот Виктор недавно лишь признался, что его отец – крупный чекист, т. е. обер-палач), сидели еще за чаем. Я подошел прямо к столу и остановился против Виктора. Все тотчас же уставились на меня, а те, кто уже закончили свой завтрак и сидели по койкам, поднялись и подошли поближе, предчувствуя скандал.
– Вот что, Виктор, – сказал я ему спокойно, – я предупреждаю Вас в присутствии всей вашей труппы, что если когда-нибудь с кем-нибудь из моих родственников или их друзей, живущих в этом доме, случится что-нибудь вроде вчерашнего, мы, даю Вам слово, снимем с Вас прямо в саду штаны и высечем Вас как мальчишку, а после оттащим в английскую полицию и там будем объясняться по всем вопросам.
Я произнес всю эту тираду при полном молчании всей группы, глядя прямо в лицо Виктору, которое на моих глазах бледнело все больше и больше. Я ожидал, что он вскочит, выплеснет мне в лицо кружку чая, которую он держал в руке и бросится в драку. Но вместо этого он поставил кружку на стол и глухо заговорил:
– Я прошу передать Вашему брату, что я очень сожалею, что я вел себя вчера так же, как он, и что все случилось так нехорошо. Думаю, что этого больше не повторится.
– Это все меняет, – сказал я. – В таком случае и я беру свои слова назад. До свидания.
– До свидания! – хором ответила мне вся группа.
Я ушел к Сереже. Через десять минут, направляясь домой, я встретил у двери виллы Виктора. Он ждал меня.
– Я повторяю, то, что я сказал Вам в комнате, но я лично хочу поговорить с Вашим братом, чтобы сказать ему следующее: методы, которые я применил вчера, были скверны, но мое мнение о том, что я говорил, не меняется.
– Есть политическая дискуссия и есть политическое хулиганство, – ответил я ему, – вчера Вы были политическим хулиганом. Идите и поговорите с братом, но помните, что то, что я сказал Вам в комнате, в таком случае остается тоже в силе.
Он наклонил голову, словно бык, и вошел в виллу, я понял, что отныне этот сын чекиста не успокоится до тех пор, пока не всадит нож кому-нибудь из нас, а может – и обоим.