31-ое мая, четверг. Мне приснился сон:
Высокая, зеленая гора и с горы зеленый, гладкий спуск в равнину. Я бегу по спуску вниз и вдруг начинаю чувствовать, что ноги мои утопают в тине, но не могу не остановиться, устремляюсь все дальше и дальше, пока не погружаюсь в ил по шею. Чувствуя, что я вот-вот погибну, я поворачиваюсь лицом к горе, где гуляет много не знакомых мне людей, начинаю звать на помощь, но никто из них не отзывается. Между тем трясина неудержимо затягивает меня вниз. Наконец, от толпы отделяется фигура и бежит ко мне. Это Сережа.
– Сейчас, сейчас я спасу тебя, – кричит он мне, – вот только найду какую-нибудь жердь. Ты только не шевелись, не шевелись, иначе пропадешь. <…>
И он начинает искать жердь, а я вдруг как-то успокаиваюсь, перестаю барахтаться, вытягиваю руки вдоль тела и… просыпаюсь.
…Солнечное, теплое, ясное утро, и я сразу вспоминаю, что сегодня день именин мамы, и мысленно посылаю ей поздравление. Целый день я в бегах и целый день неотступно думаю о ней, молюсь за нее, прошу ее простить нас. Жива ли она еще, моя родная? Теперь ей уже 59 лет, и я вдруг впервые сегодня как-то особенно ясно осознаю, что в условиях последних лет, в условиях голода, одиночества, военных потрясений, она могла и не дожить до этого возраста. А если и жива, хватит ли у нее сил дожить до встречи с нами, сроки которой знает теперь один Бог. Как это страшно, как невыносимо больно!
Милая, дорогая, родная мамуся, слышишь ли ты нас? Поймешь ли ты нас? Простишь ли нас? Ты знаешь, что у нас не было выхода! Ты знаешь, на что обречены мы сами.
И я повторяю свою клятву: да, мы не принадлежим себе, не имеем права принадлежать. Мы пренебрегли не только своим будущим, но и счастьем, может быть, даже жизнью близких. Единственное наше оправдание будет состоять в том, что мы доведем свое дело до конца или мученически погибнем. Помоги нам, Боже!