10-ое мая, четверг. Я внимательно присматриваюсь и прислушиваюсь к настроениям живущих здесь русских людей и с удивлением отмечаю, что даже многие так называемые «Ost-arbeiter’ы», на долю которых выпала здесь масса лишений, не проявляют особого энтузиазма, когда им говорят о возвращении на родину. При первой встрече, при первом разговоре, особенно с незнакомым человеком, все как будто единодушны в одном стремлении – скорее домой. Но стоит собеседнику войти в доверие, как сначала робко, затем все более и более открыто начинают выражаться всякие сомнения: а верно ли, что всех нас «простили» (за что «простили» – никто не задумывается), верно ли, что нам «ничего не будет» и т. д. Такова уж стала психология нашего народа – что он не сразу выражает то, что думает. Эту черту я подметил, еще будучи в плену, и теперь всегда считаюсь с нею. Страшная система шпионажа и всеобщего доносительства, созданная большевизмом, довела природную недоверчивость нашего народа до невиданных размеров, и люди почти никогда не доверяют друг другу своих самых сокровенных мыслей и планов. Демократическое мышление – вещь абсолютна непостижимая для русских людей, которые выросли и воспитались в условиях советского режима, и понадобится очень много времени и много усилий, чтобы приучить к нему народ.
Но все-таки, все-таки первые огоньки уже блестят, уже видны. И что бы ни случилось далее, я верю, буду верить и буду бороться, чтобы самый великодушный, самый незлобливый, самый добрый народ в мире – наш народ – стал и самым демократичным.
Ныне для нас наступают тяжелые дни. Силы, поработившие мой народ и находившиеся два года тому назад на самом краю гибели, ныне достигли небывалой славы и величия. Но они не стали от этого лучше, и я знаю – никогда не станут, потому что такова их природа. Поклянемся же себе, что мы не опустим рук, не будем ослеплены этим величием зла, не отойдем от борьбы, пока это зло не будет сломлено. Рано или поздно народ нас поддержит.