3-ье мая, четверг. Утром вышел экстренный выпуск газеты с обращением Кауфманна к жителям города. В своем обращении Кауфманн говорил, что Германия переживает самые тяжелые часы своей истории, что эта война – катастрофа для Германии и несчастье для Европы; и призывает жителей города к порядку.
С часа дня всякое движение в городе было запрещено. <…>
Только около пяти часов вечера по пустынным улицам мимо нас загрохотал первый английский танк. Затем число их стало быстро увеличиваться. Вскоре в узеньком переулочке у самого нашего крыльца и во дворах соседних вилл остановилось несколько танков. Послышалась характерная английская речь, перекликания, фыркание моторов.
В семь часов, когда мы мирно сидели за картами, дверь в комнату без стука отворилась, и мы увидели перед собой первого англичанина. Это был высокий широкоплечий мужчина, с круглым румяным лицом, со светлыми глазами и холеными, закрученными кверху рыжими усами. На нем был военный костюм защитного цвета и такой же берет, надетый набекрень, на бедре болтался пистолет.
– Who speaks English?
Я поднялся.
– I understand a little.
– How many people live here?
На варварском языке я стал объяснять ему, что здесь живут исключительно иностранцы, и притом их очень много. В корридор вышли наши соседи – голландцы, среди которых разыскался один, хорошо говорящий по-английски, и он пришел мне на помощь. Офицер, не попрощавшись ни с кем, удалился. Спустя несколько минут явился еще один англичанин – солдат, и притом под большим хмелем. Он заглянул сначала в комнату голландцев, где уже шло пьянство, затем в нашу комнату, угостил всех сигаретами, а затем поспешил снова в комнату голландцев. Вскоре из соседней комнаты послышался шум пьяных голосов и крики.
Наступала полночь. <…>
Начиналась новая фаза нашей жизни.