18-ое апреля, среда, 5 ч. вечера. Мы провели очень неприятные сутки, но сейчас у меня нет ни времени, ни сил рассказывать обо всем подробно. Я не спал еще со вчерашнего утра, больше тридцати часов, и сейчас у меня одна мысль – добраться поскорее до постели и спать, спать, спать. <…>
В два ночи, сразу после ночной тревоги, когда мы только раздевались, к нам в Wohnheim явился полицейский и заявил, что все иностранцы, без всякого различия званий и чинов, должны немедленно собраться к пяти часам утра на площади возле Dammtor для отправки из города. Куда? Почему? – этого он не знал или не хотел сказать.
Разумеется, началась страшная паника. Мы помчались с Лялей в полицию.
– Да, верно, – ответили нам. – Возвращайтесь домой и оставайтесь там до пяти часов утра, никуда не выходя из дома.
Стояла непроглядная темень, улицы были безлюдны и зловеще пустынны. Пока наши собирали вещи, мы с Сережей отправились в центр к Н. Н. Марченко – единственному нашему коллеге, адрес которого нам известен. У него было все в порядке; никто из полиции не приходил; никакого предупреждения он не получал. Оставалось предполагать, что или выселение производится по районам и наш район – первый, или же думать, что произошло какое-то недоразумение. Я хорошо знаю немцев: когда они начинают какую-нибудь массовую кампанию, они не вникают ни в какие тонкости, а рубят просто с плеча. Попасть в такой момент под горячую руку бывает часто равносильно тому, чтобы пропасть совсем.
– Собирайтесь! – сказали мы своим, возвратившись от Марченко. <…>
Cнова последовало короткое совещание. Все согласились с тем, что мы правы. Решено было, что дома останутся только Клавдия Викентьевна с Людой, чтобы передать полиции, что мы на работе (но адрес не сообщать). Все вещи остались также. Захватив с собою только по маленькому чемодану с едой, мы тремя парами (Сережа с Соней, Анатолий Ильич с Ниной, я с Лялей) крадучись вышли в половине пятого из дома. <…>
О дальнейшем рассказывать не стану. Полиция ждала нас в доме два часа, но мы вернулись только в половине четвертого дня. Выяснив, что пока (я подчеркиваю, – пока) мы высылке не подлежим. После этого мы сами явились в полицию и все рассказали там.
– Хорошо, оставайтесь пока на своей квартире, – ответили нам, – но о вашей дальнейшей судьбе мы не можем сказать вам ничего. Мы сами зависим от того, что прикажут нам свыше.
Дома мы узнали, что из Wohnheim’a выселяются пока всего несколько человек, в том числе, наши актеры – группа очень славных и дружных ребят. <…>
Только вследствии этого происшествия мы узнали, что уже больше недели из Гамбурга идет массовое выселение иностранцев. То, что нам совершенно достоверно передал один человек, уже побывавший два дня в числе выселенных и вернувшийся оттуда, сразу напомнило мне страшные события 41-го года. История того времени повторяется во всех деталях. Здесь, в 40-ка километрах от Гамбурга, где побывал этот человек, согнали в лес 8000 выселенных. Вот уже неделю они живут там под открытым небом, охраняемые солдатами Volkssturm’a. За всю неделю на 8000 человек привезли одну телегу картофеля, откуда только самые сильные сумели схватить по две-по три картошки. Дело попахивает уже людоедством.
Я слушал это и думал: немцы кончают точно так же, как начинали, и шесть лет войны ничему не научили их. Совершенно ничему. Это просто поразительно, с каким упорством они повторяют ошибки, которые уже привели их к краю гибели. В 41-м году они точно таким же способом заморили солдат и затем забили 2-2 ½ миллиона русских военнопленных и дали большевикам возможность заставить воевать за себя народ, который до этого десятками тысяч шел в плен. В 45-м году они снова без всяких разумных оснований обрекают на голодную смерть тысячи иностранцев (многие из которых честно трудились на них 5-6 лет), очевидно, для того, чтобы сделать из оставшихся в живых своих злейших врагов. Как будут настроены хотя бы эти люди, что томятся сейчас в лесу под Гамбургом, если они останутся в живых? Между тем, я знаю кое-кого из них, то были добродушнейшие галицийские крестьяне, меньше всего помышлявшие о политике и не представлявшие абсолютно никакой угрозы для безопасности города. Можно быть уверенным, что те из них, кто выйдет из леса живыми, выйдут настоящими политиками, а, быть может, и большевиками. <…>
Один берлинский врач как-то сказал мне:
– Немцы собирались свергнуть Сталина (да уж собирались ли? – думаю я иногда теперь) и так укрепили его, как он сам этого не сумел бы сделать никогда.
Святая истина!
Мало этого: они же помогли Сталину завоевать половину Европы.
Сегодня утром в городе было несколько случаев избиения иностранцев, которые и так сидят тише воды, ниже травы. К чему это? <…>
Свободное копирование
