Начинаются сложности

Глава 10

Hillbrow и все, что его окружает

Начинаются сложности.

Как объяснить тем, кто не жил в ЮАР в те далекие переходные годы, что означало для тогдашних эмигрантов название Hillbrow? Как можно рассказать об этом, если это был не только и наверное не столько один из районов Йоганнесбурга, а общественно-историческое явление. Не случайно и сегодня мягкий и домашний русский доктор Миша В*** любит вспоминать то время и с гордостью говорит — «Мы прошли через Hillbrow», как о знаке особого отличия, а другой русский доктор, тоже домашний и мягкий Лёня Г***, при этих словах начинает сердиться и даже негодовать — он приехал сюда совсем не так, как мы, не должен был проходить через это и не знает, как ему повезло.

Давным-давно, в 1994 году, я написал бесконечно длинное и путаное письмо своему другу в Москву. Перечитываю сохранившийся черновик и мне стыдно за апломб с которым я рассуждал о тогдашней ситуации, делал выводы, строил умозаключения… Но все же было и что-то настоящее в письме — свежесть взгляда, яркость впечатлений, даже некоторая ошарашенность от их обилия — и мне захотелось познакомить вас с ним, снабдить сегодняшними комментариями, заново рассказать о том времени, дописать то, что не написал тогда, взяв старое письмо как путеводную нить в лабиринте памяти. Пусть это всего навсего не слишком свежий литературный прием, другого, нового письма мне уже никогда не написать.

Адресат того, давнего письма был убит в своей московской квартире в 1995 году…

Итак — 1994 год, начало марта, Йоганнесбург, письмо другу.

«Здравствуй Миша, друг далекий, совсем меня забывший!

… Почему я все-таки пишу тебе, хотя все письма уходят в пустоту и на ответ уже не надеюсь? Причин несколько: хочется рассказать кому нибудь о нашей жизни, о стране, хочется разложить накопленное за 3 года эмиграции по полочкам, создать что-то вроде дневника…

Сейчас коротаю время в ожидании Ирины — она заканчивает работу через час и заберет меня отсюда из Hillbrow, обычного места пересечения наших маршрутов».

Ну вот, теперь необходимость рассказать об этом феномене окончательно назрела.

Начну с того, что на самом деле мы никогда не жили в этом районе. Но известность Hillbrow распространялась и на прилегающие районы, так что мало кто выделял маленький прилегающий район Berea из большого и популярного Hillbrow. После уже описанной мною встречи в аэропорту, в декабре 1991, года мы поселились, вернее нас поселили, именно в Berea, в огромном многоквартирном доме на улице O'Raily. Дом наш назывался Aintree Flats и был наполнен эмигрантами, что называется под завязку. Но о нашем первом пристанище в ЮАР несколько позже — сейчас о Hillbrow.

Так называемый «Большой Йоганнесбург» одно- и двухэтажными особняками размазан по холмам и цепям невысоких гор. Жилые ячейки почти всюду одинаковы — домик, дом, садик или сад (иногда даже ферма), бассейн. Чем труднее увидеть жильё за деревьями сада, чем больше участок, тем богаче район. В каждом районе, а сколько их — ну не меньше сотни, торговый центр — полтора-два десятка магазинчиков, магазин позначительнее — «Spar» или «Pick'n'Pay» и стандартный набор — банк или банки, 2–3 кафе или маленьких ресторана, впрочем я до сих пор не понял разницу между ними.

Крупные части города — многие в прежнем независимые города — Randburg, Sandton, Rosebank и т. д. — имеют центры побольше и повыше. Тут уж одним большим магазином не отделаешься — часто это большой торговый центр или Mall c полусотней магазинов или магазинчиков, обязательным кинотеатром (иногда даже театрально-концертным залом), и ресторанами — их уже не перепутаешь с кафе.

Есть в Йоганнесбурге и другие районы, они состоят только из многоэтажных домов, там мало зелени и много бетона, они больше похожи на то, что люди называют городами.

Одни из них — деловые, торговые, другие, застроенные многоквартирными зданиями — жилые, спальные. Самые известные из спальных районов — сопредельные Hillbrow, Berea и Braamfontein. Когда-то, как нам рассказывали, Hillbrow и Berea были самыми дорогими и роскошными местами проживания. Как обычно, все их сравнивали с Парижем — «Африканский Париж!!!», «Елисейские поля!!!», «Пляс Пегаль!!!». Может быть и было похоже — я в Париже не бывал, во всяком случае, кое что из «парижского» прошлого мы застали — вернее угадали — например уличные кафе, которые здесь еще доживали свой век.

«Сижу в маленьком уличном кафе «Three sisters» и ожидаю чего-то под названием Spanakopita, что-то из категории Greek Specialties. Честно говоря с греческой кухней экспериментирую в первый раз — неделю назад обедал в Сербском ресторанчике «Три шапки» и там, как результат эксперимента получил огромную плоскую котлету с огненным соусом. Только то, что пиво приносят по первому движению бровей, спасло мою жизнь…

(Через несколько минут).

Эта самая Spanakopita оказалась макаронно-картофельной запеканкой с мясом и греческим салатом. Неплохо, но я ожидал большего за свои 13 рантов».

Тогда — это было что-то около 3 долларов. Ну что-же инфляция конечно налицо, но и сегодня можно что-нибудь приличное скушать добавив рантов 10–15.

«Hillbrow и Berea — для простоты давай я их буду называть, почти как виски — H&В — всегда были районами для богатых пенсионеров. Те, чувствуя приближение старости, вырастив детей и собак, и не желая обременять себя заботами по дому, покупали здесь квартиры и переезжали, чтобы переложить все вопросы ремонта, ухода за жильем наcaretaker'ов. По вечерам они прогуливались по Kotze или по Pretoria (главные улицы Hillbrow), сидели в маленьких ресторанчиках (таких, как «Three sisters» о котором я писал), под тенистыми акациями. Они наверное обсуждали с друзьями политику, новые веяния в стране и все равно многие прошляпили начало конца — в ЮАР началась перестройка, демонтаж апартеида. Чёрному населению разрешили селиться вне «черты оседлости» и они не могли не захватить H&B — такой для них лакомый кусочек…»

Во-первых районы удобно расположены — в пешеходной досягаемости железно-дорожные станции, множество автобусов и главная линия «черных» такси — проспект Луиса Бота — с севера обнимает районы.

Во-вторых — в H&B квартиры не только продавались, они сдавались в наем. Целые улицы были застроены так называемыми отелями, где мебелированные квартиры сдавались за весьма умеренную плату. Именно с таких домов начал меняться цвет районов пока не приобрёл благородный антрацитовый колер.

Какой роскошной по сравнению с израильской показалась нам наша первая южно-африканская квартира. Какие высокие в ней были потолки, какая сияющая белоснежная ванная, какой удивительный вид открывался с балкона. А кухня — в ней можно было не только повернуться, но и готовить не думая о том когда кончиться газ в баллоне.

Нашу радость не испортила даже неожиданная встреча с давно казалось забытыми клопами. Мы от них избавились за 4–5 дней и забыли. Зато совершенно незабываем, например, первый выход в магазины… Но об этом позже.

Так вот — тогда наш 22 этажный ковчег был полон эмигрантами, да и соседние отели от него не отставали, мы все были тогда во многих отношениях воронами, но воронами белыми. Как грядущая угроза, вернее напоминание о будущем, в конце нашей улицы упиралась в небо труба «Понти». Это здание тогда еще завтрашняя партия власти — АНК использовала тоже как ковчег и тоже селила там эмигрантов. Разница была в том, что в «Понти» селились южно-африканские черные активисты, покинувшие страну по политическим мотивам много лет назад и теперь возвращающиеся на родину. Селились они с твердой верой, что как пострадавшим за народ — всё теперь принадлежит им. С такой же надеждой на светлое будущее на Шариковском принципе «Отобрать и разделить», в города потянулись люмпены со всей страны. Они селились в квартирах коммунами, они не платили за жильё, их пытались выселять, но можно ли выселить из дома тараканов? Отчаявшись хозяева практически бросали дома без обслуживания, отключали электричество и воду, что позволяло новым и новым порциям искателей счастья бесконтрольно поселяться в H&B.

Недавно я прочел где-то, что только в Hillbrow за период с 1991 по 2001 год население выросло с 11 тысяч до 47 тысяч.

В 1991–92 году в нашем районе уже было неспокойно: по ночам слышались выстрелы, иногда даже автоматные очереди, некоторые улицы были негласно закрыты для белых пешеходов (когда мы еще не знали географии H&В, нас пытались ограбить среди белого дня — смотри об этом в коротких историях), но еще можно было просто посидеть в уличном ресторанчике, мы ходили пешком на работу, да и позже по старой памяти заезжали в магазинчики торгующие не новой мебелью. Теперь это трудно представить себе: H&B сегодня — это наркотики, преступность и проституция.

И белые старички и старушки, которые не поверили, прозевали… Сколько их  всё еще живет в своих обесцененных квартирах?

«… Письмо продолжаю на следующий день, на этот раз в автобусе, который везет меня из центра в наш «пригород». Попутно озираю проплывающие за окном пейзажи Braamfontein'а — студенческого района, расположенного рядом с Йоганнесбургским Университетом. Раньше здесь жили в основном студенты и мелкие служащие, такая вот общественно-географическая специализация района. Рассказывают, что в Йоганнесбурге это было обычное явление, например: район Киларни всегда был еврейским районом, Мелвилл — богемным и т. д.»

Это для многих районов в силе и сейчас.

«А вот слева и сам Wits University. В одном из давних твоих писем ты меня спрашивал: что же я со своей степенью не попытал счастья в науке, в университете. Пытал и пробовал во многих местах, даже в Умтате побывал (но это тема отдельного рассказа!) и писем разослал столько, что только на мне почтовое ведомство план выполняло и этот самый проплывший Йоганнесбургский университет как родной дом знал, но… Причин много, основная — я имею степень кандидата экономических наук. В ЮАР экономика наука прикладная, доходная, хороший специалист в частной компании может получать полмиллиона наших «баксов» и больше (правда при достаточном опыте). Следовательно подготовка таких специалистов — дело весьма серьезное и хорошие преподаватели всегда востребованы. Все бы хорошо было — и звание у меня есть и опыт работы, но…

Во-первых экономика страны советов здесь хорошо известна и кроме здорового смеха звание «русский экономист» ничего не вызывает.

Во-вторых — Миша, а были-ли мы специалистами? Чем мы занимались в нашем ВНИПИ? Имитировали общественно полезный труд. Разрабатывали среднепотолочные нормы, которые использовались для отчетов Я не помню, когда последний раз сотворил что-то научное, но помню, что последние три года приезжал в институт только за зарплатой».

Прежде, чем продолжить повествование, хочу опять представить вашему вниманию несколько коротких историй, так или иначе связанных с темой. Итак…