Жизнь Альберта Бахтина - 39

На испытаниях моделей

Модели представляли собой сигары длиной 6 и диаметром 1,2 метра. Чтобы не устанавливать на них движущие устройства и стандартизировать условия пуска, решено было использовать положительную плавучесть моделей, запуская их с глубины 300 метров. Это наложило на модель дополнительное требование прочности и плотности при внешнем давлении 30 атм и необходимости проведения соответствующих заводских испытаний.

Станция запуска была оборудована на территории закрытого института в Сухуми.

Для отработки технологии эксперимента первая модель была пустой болванкой. При первом же запуске у неё снесло тормозные щитки, и модель, взлетев на 18 метров, разбилась об воду.

Меня отправляют в срочную командировку для принятия решения. Причина была ясна – рассчитывая режим торможения модели перед всплытием, гидродинамики не учли гидродинамический удар на тормозных щитках. Принципиальное решение пришло ещё в самолете. На месте осталось только уточнить подробности. На это ушел один день, ещё два дня осталось на знакомство с Сухуми и морем, которое было ещё на три дня продлено отсутствием билетов на самолет.

Сухуми был спокойным, маленьким городком с настоящим южным базаром.

Неприятный оттенок городу создавало наличие грузин, чванливых, излучающих презрение и ненависть к абхазцам и русским. В открытую это не выражалось, но можно было час простоять в пустом магазине, пока продавец-грузин соизволит обратить внимание на покупателя-русского. А однажды над моим товарищем такой продавец просто поиздевался. Заходим мы с ним в маленький магазинчик. Продавец – огромного роста грузин средних лет, стоит как монумент. Мой товарищ, глядя на него снизу вверх, протягивает рубль и просит коробку спичек. Монумент, чуть шевельнув рукой и глядя на заснеженные вершины Кавказа, смахивает рубль куда-то за прилавок, выбрасывает коробок на прилавок и снова застывает.  Мой товарищ недоуменно смотрит на продавца и через минуту прерывает немую сцену:

- А сдачу?

На лице монумента нарисовалось удивление. Он сверху вниз внимательно осмотрел покупателя, потом нагнулся, и  вывалил на прилавок полную горсть-лопату однокопеечных монет, сказав с издевкой:

- На сдача!

Товарищ растерянно посмотрел на прилавок, плюнул и пошел прочь.

Бывалые ребята объяснили нам, что здесь в магазины с рублем не ходят, минимальный платеж – 10 рублей. И это при суточных 3 рублях!

Уже в те годы жители Сухуми в приватных беседах выражали горячее желание выйти из состава Грузии в Россию, несмотря на разницу в уровне жизни.

Впрочем, это не главное, что осталось в памяти. Главное – 20 октября, температура воздуха + 26;, воды + 24;, бирюзовое спокойное море. Некоторое неудобство составляли крупная галька на пляже и массовый наплыв медуз, часть из которых может причинить сильный ожог.

Ещё крупную неприятность едва не причинил сам себе. Зайдя первый раз в воду, я нырнул и по привычке поскреб по дну, благо этому способствовала крупная галька. Почувствовав, что мой кислородный резерв подходит к концу, начинаю выгребать вверх, но до поверхности значительно дальше, чем мне представлялось. Вынырнул, когда лёгкие уже разрывало от желания вздохнуть. Когда вынырнул, вспомнил, что глубина моря здесь 300 метров в 200 метрах от берега, значит уклон дна более 45;. Совершенно прозрачная вода создавала иллюзию близости дна. Далее купание было в полное удовольствие.

Как положено в обществе командированных, на другой день после прибытия наша заводская бригада повела меня на прописку в ресторан на воде «Дионисий».

Зная моё прохладное отношение к выпивке, они не настаивали на этом элементе ритуала, порекомендовав только меню с местными названиями. Принесли тарелки с зеленью и овощами и глиняные горшочки, из которых исходил божественный запах тушеного мяса со специями. Я смело запустил ложку в горшочек и проглотил неведомое блюдо. Эффект был потрясающий. Внутри меня вспыхнуло пламя, выдох обжигал губы. Я спросил ребят, что можно взять в буфете. Мне посоветовали вино «Псоу». Совет мне показался оскорбительной шуткой, но сидящий рядом товарищ похлопал меня по плечу и успокоил – ребята всерьёз говорят. Позже я узнал, что Псоу – река, отделяющая Абхазию от России. А вино оказалось недорогим, но очень даже приличным и походящим для тушения внутреннего пожара.

Местные острые приправы мне так понравились, что я решил взять домой маленькую баночку аджики. Не такой аджики, какую продают в сибирских магазинах, а настоящей, с базара, ярко-красной и ароматной. Тыльной стороной ложки прикоснешься к ней, помешаешь борщ, и он становится острым и ароматным, и незаметно, что он почти постный.

Попало, правда, мне за аджику от супруги здорово. Прибыл домой я утром, когда дома никого не было, выложил из походного портфеля южные гостинцы и побежал на работу. Прихожу домой, а жена в слезах и на меня с кулаками. Спрашиваю:

- В чём дело?

- Ты что, избавиться от меня решил, другую в командировке нашёл?

- Как это?

- Что за зелье ты тут на столе оставил?

- И много съела?

- Всего пол-ложки!

Пришлось извиняться, радоваться живучести своей супруги и объяснять, что нельзя большой ложкой лезть в незнакомые банки.

Второй раз в Сухуми я попал в апреле на две недели. Погода стояла преимущественно  пасмурная, видно было, как с Сухум-горы на город сползает серая туча и начинается мелкий, нудный дождь.

В редкие погожие дни были прогулки по городу, на Сухум-гору, с которой открывается чудесная панорама города на фоне моря, в дендрарий.

Была  экскурсия в обезьяний питомник, оставившая тягостное впечатление. В загоне, огороженном трехметровым глухим бетонным забором, на голой каменистой земле группами (видимо семьями) сидят обезьяны от младенцев до взрослых особей. Младенцев нянчат матери, молодежь затевает драки, некоторые что-то ищут под забором, видимо травинки и, найдя, ссорятся из-за них. Картина слишком похожа на концлагерь.

Обратно из Сухуми до Адлера мы решили выехать на «Комете», надеясь на прощание  полюбоваться морем. Любование было, но не в том виде, на которое мы рассчитывали. Отплывали мы при ясной, тихой погоде, но через полчаса навалились тучи, поднялся ветер, пошла волна. Наша «Комета» каждые 10-15 минут срывалась с крыла и плюхалась дном на волну, встряхивая наши бедные желудки. На нижней крытой палубе сидеть стало невозможно из-за тошнотворного запаха. Мы всей командой вылезли наверх, где очень свежий ветерок давал некоторое облегчение, но и пробирал до озноба. Картина набегающих волн напоминала живопись Айвазовского. Рейс наш длился на час дольше графика, бесплатно продлив удовольствие, но закончился благополучно, в морской болезни никто из нас не был уличен.

Наша работа была очень секретной, поэтому о результатах работы мы в то время ничего не узнали. Даже статью в научный журнал (тоже секретный), соавтором которой я был,  мне не дали почитать целиком.

Только в 2010 г. в телевизионной программе об оружии СССР я опознал одну из наших моделей – торпеду «Шквал», фантастическая скорость которой не превзойдена до сих пор.