В первые годы нашей жизни в Сургуте, на стене, закрывая не заклеенное обоями пространство, висела большая карта Советского Союза. На этой карте я отмечал свои пройденные маршруты и намечал новые. Рядом стоял стол, и Иришка любила топать по этому столу, запоминая на карте разные места и города. Это стало нашим общим любимым аттракционом. Когда приходили гости, Иришка с удовольствием показывала Магадан и Омсукчан, Сусуман и Анадырь, показывала Лену и Индигирку, Яну и Енисей. Даже преподаватель географии Валентина Ивановна, которая жила с нами на одной площадке, проигрывала состязание Иришке в знании северных территорий страны.
А еще помню, что Иришка рано начала танцевать, буквально раньше, чем начала ходить. Потом это стало пристрастием, и танцевала она под любую музыку, пока однажды во время самозабвенного танца не снесла себе кусок мяса выше колена, ударившись о пластмассовую ручку серванта. Это было уже 6 ноября 1983 года, и было только первым ЧП в целой цепочке несчастий того ноября.
Туризм, туристы, туристские песни – все это окружало Иришку с самого раннего детства. Я любил ее укачивать под песню Визбора «Милая моя», с детства она уже помнила и пела множество бардовских песен, иногда по-детски перевирая слова. Например, «руки на заборе, голова в песке…» в знаменитой песне Окуджавы вместо «руки на затворе, голова в тоске, а душа уже взлетела вроде…». Она очень любила, когда мы пели с ней вместе. У нас были свои любимые песни, одна из них «Белый пароход»:
Выберу самое синее море,
Белый, пребелый куплю пароход.
Сяду, поеду дорогой прямою,
Все на восток, на восток, на восток.
Мой пароход, он лепесток
Вишни, отцветшей за Клязьмою где-то.
Медленный он, розоват от рассвета,
Сяду, поеду на Дальний Восток.
На Дальнем Востоке пушки молчат,
Молоденькие мальчики скучают без девчат,
Скучают без девчат, не хнычат, не ворчат,
Матчасть в порядке держат и в домино стучат.
Эту песенку Иришка как-то спела в детском саду, и мне сделали выговор, считая эту песню не совсем приличной, по крайней мере, для ребенка ее возраста.
Помню, как зимой выбирались большой компанией на какой-то праздник в избушку. Ирусю брали с собой. Надо было переехать на поезде за Обь, а потом идти по железной дороге несколько километров до маленькой избушки, в которой от мороза спасались железной печкой. Идти надо было километров пять, нести Иришку было тяжело, поэтому везли ее на санках, а в мороз это не очень приятно, и я, по своей отцовской традиции, требовал, чтобы она не скулила, а стоически терпела, что она и делала изо всех сил.
Как-то в детском саду мне пожаловались, что моя дочь копуша, собирается на улицу медленнее всех, задерживает всю группу, и это никуда не годится. Я был сильно рассержен, что моя дочь почему-то хуже других, и, приведя ее домой, решил провести с ней занятие и потренировать ее на быстрое одевание. Я взял в руки секундомер и, не хуже того американского сержанта, с жандармской суровостью, стал заставлять Ируську одеваться и раздеваться. После того, как вся процедура была повторена раз десять, дочь стала укладываться в несколько минут, и я понял, что претензий к ней больше не будет. Только через некоторое время я узнал, что в связи с ремонтом в детском саду, Иришкину группу временно расформировали, и она попала к ребятам старше ее на год, что в том возрасте очень большой срок. Но одеваться быстро Иришка научилась за один вечер.