14 мая 1908
Несмотря на мое вполне корректное предупреждение и внимательное отношение, в пределах закона, к заточенным в Екат[ерининской] курт[ине] дворянам Григорьеву, Небогатову, Лишину и Стесселю, 14 мая 1908 г. вечером Григорьев устроил мне неприятную сцену в саду Екатерининской куртины, в присутствии Небогатова и Лишина. Дело в том, что каждому заточенному назначены: один день в неделю для свидания с родственниками и знакомыми и по воскресеньям для свидания с семейством.
Продолжительность свиданий установлена от 1 до 3 часов пополудни, причем, для Григорьева предоставлен понедельник, для Небогатова -- среда, для Стесселя -- пятница и для Лишина -- четверг.
Григорьев в последнее время каждый раз обращается с прошением об удлинении ему срока свидания до 5 час[ов], на что каждый раз и давал свое согласие подписью ген[ерал] Душкевич. Кроме этого, жена Григорьева явилась еще с просьбою к ген.Душкевичу о разрешении ей свидания в неурочные дни. И это давалось, но прописывалось, до которого часа должно быть свидание. Наконец 14 мая, в среду, после получения свидания в понедельник, m-me Григорьева с матерью мужа поймала ген.Душкевича где-то на улице и просила разрешения на свидание. Ген.Душкевич написал на записке: "Разрешаю допустить на свид[ание] 14 мая", но до которого часу не проставил. Григорьев через Карзенкова обращается ко мне разрешить ему свидание до 5 час[ов]. В силу общего правила о свиданиях я ответил, что разрешить свидание до 5 часов не могу, т.к. в записке не значится, что разрешается свидание до 5 часов, а потому свидание должно быть окончено в три часа. При этом надо добавить, что мне приказано содержать заточенных во всем согласно установл[енных] правил, ничуть не отступая от указаний закона.
Вечером 14 мая я пришел в сад Екат[ерининской] курт[ины] и разговаривал с Небогатовым и Стесселем. Вскоре показался на аллее Григорьев. Я пошел к нему навстречу и, поздоровавшись, сказал: "Извините, Серг[ей] Григ[орьевич], что я не мог вам дать разрешение на свидание до 5 час[ов] вечера, т.к. в записке ген. Душкевича этого проставлено не было". На это Григорьев грубо ответил: "Ну да, конечно, ген.Душкевич был так любезен, что на улице подошел к разносчику, спросил клочок бумаги и написал разрешение, но вам такое разрешение не угодно исполнять". А потом отвел в сторону, к грядам, а оттуда грубо заключил: "Вы здесь царь и бог, а ген.Душкевич у вас прапорщик... Это буквоедство... мы не уголовные преступники, чтобы нас так содержать, как вы содержите. Завтра жена отправится к ген.Душкевичу и там поговорит об этом случае".
Меня это крайне поразило; поразило то, что моряк, прослуживший 33 года на военно-морской службе и кажется бы научившийся исполнять законы, относится крайне враждебно к тем лицам, которые стоят на законной почве, которые точно исполняют закон. Немудрено, что он сдал свой корабль неприятелю!
О случае этом я доложил утр[ом] 15 мая ген.Душкевичу.
15 мая m-me Григорьева приехала к ген.Душкевичу с мат[ерью] мужа и опять просила свидания. Ген.Душкевич, по своей доброте, дал разрешение, но выбранил ее, как он мне сказал, за постоянные просьбы. А следовало не давать.
Свободное копирование
