Четверг, 7 октября.
Обедала в гольф-клубе с друзьями, но пришлось уйти рано, так как у меня было назначено свидание с Филиппом де Вандевром. Мы договорились, что я пойду с ним в штаб-квартиру СД, в которую Гестапо входит как составная часть. Он только что узнал, что один из его лучших друзей, сын французского банкира по имени Жан Гайяр, арестован близ Перпиньяна при попытке перейти границу с Испанией. Его отправили в лагерь в Компьене прямо в тенниске и шортах, в которых его схватили. Ему удалось сообщить о своем положении невесте. Но с тех пор от него нет больше никаких вестей, кроме сообщения, что его погрузили в товарный вагон, направляющийся в Ораниенбург, страшный концлагерь неподалеку от Берлина. Запланированная нами стратегия состояла в том, чтобы притворяться идиотами, делать наивные расспросы и разговаривать с офицерами СД как со служащими нормального учреждения. Я собиралась — о ирония! — отрекомендоваться как сотрудница АА. Мы даже предполагали просить разрешения послать Гайяру еду и одежду. На тот случай, если я не вернусь, я предупредила Лоремари Шенбург о том, куда иду.
После того как мы попали в здание — огромный корпус, окруженный колючей проволокой, в некотором отдалении от города — и у меня отобрали фотоаппарат, который я по какому-то недомыслию прихватила с собой, нас препоручили цепочке чиновников, которые перебрасывали нас от одного к другому, как теннисные мячи. Каждый раз требовалось все заново рассказывать о себе. Когда меня спросили, почему я проявляю заинтересованность в этом деле, я сказала, что я двоюродная сестра Филиппа. Мы провели там три часа, ничего не добившись. Они даже были настолько любезны, что проверили по документам всех вновь прибывших в Ораниенбург; Гайяра среди них не было. В конце концов они предложили Филиппу самому поехать в Ораниенбург и навести справки на месте. Позже я умоляла его не ехать, а то его самого посадят. Они записывали всевозможные касающиеся нас подробности, когда меня внезапно позвали к телефону — звонила Лоремари: «Sebst du noch?»[1] Я поспешно дала утвердительный ответ и положила трубку. Мы ушли без всяких надежд, еле смея поднять глаза: всюду черная форма, оружие и мрачные лица. Было облегчением снова оказаться на разбомбленной улице.[2]