VII
День проходил за днем; я не мог ограничиться утешением несчастного; надо было приобрести рекрутскую квитанцию. Сумма требовалась большая, а в Казенной Палате оставалась только одна непроданная квитанция. Я взял лист бумаги, сделал сверху надпись: "Жертвую в пользу художника В. А. Агина", затем на одной половине листа написал: "безвозмездно", а на другой: "деньги будут возвращены или отработаны", и решил сделать сбор среди знакомых. Но с кого начать? Я наметил княгиню Юсупову; сын ее был приятелем моих братьев; меня лично она не знала. Тем не менее, я отправился к ней утром, в час слишком ранний для визитов, и был принят.
Меня провели в гостиную; скоро княгиня, известная своей скупостью, явилась, прихрамывая. Я начал разговор о цели своего прихода, и княгиня Юсупова подписала сто рублей, но с тем, чтобы В. Агин отработал ей на эту сумму. Ни к отцу своему и ни к кому из родных я не обращался и разъезжал с подписным листом целые дни. Мои хлопоты были так успешны, что мне удалось скоро собрать от посторонних лиц не только всю сумму на покупку рекрутской квитанции, но еще остались деньги на первую и необходимую помощь Агину. Квитанция была сдана мной кому надлежало, и я увез моего приятеля из госпиталя. Искренно жалею, что я не сохранил подписного листа; и теперь, по прошествии многих лет, еще раз благодарю жертвователей. Все жертвовали деньги безвозмездно, кроме кн. Юсуповой; впоследствии Агин отработал ей все с избытком, украсив акварелью некоторые из ее комнат.
Так трудное дело освобождения художника от солдатчины, начатое внезапно, без знания ходов, без денег, одушевленное горячим, искренним желанием добра, кончилось благополучно.
Радость, веселье и торжество в кругу знакомых мне художников были велики. Художники устроили по этому поводу вечер складчиной, без моего вклада, и пригласили моих братьев. При скромном расходе, вечер прошел радушно, душевно и оставил во мне глубокое впечатление своей искренностью с примесью комизма, в виду пламенной и напыщенной речи профессора Селина, прославлявшего меня за спасение Агина. Много было сказано и других речей. Скульптор Беляев пожелал сделать мой бюст, и к 8 ноября, дню именин моего отца, рано утром, пока он спал, принес бюст и, поставив в его кабинете, удалился. На бюсте была надпись: "Подарок отцу, в память благородного поступка сына, от художников. 1850 г., 8-го ноября". Художник сделавший бюст, не выставил своей фамилии, стушевавшись в общем приношении {Бюст этот, отлитый Шопеном из бронзы, по заказу брата моего Владимира, после его смерти передан, по его завещанию, моей замужней дочери Ольге, у которой он и находится в настоящее время.}. Мир праху твоему, честный, великодушный друг, и вам, почившие друзья!
В. Агин в те времена много обещал по пейзажной части. Под руководством своего брата Александра он был отлично подготовлен по рисованию и перспективе. Рисунки его карандашом с натуры доказывают серьезное изучение анатомии и характера каждого дерева; композиция его могла дать своеобразного художника. К сожалению, от недостатка воли, он нравственно упал и разменял свой талант на мелочные заработки. Все ему опостыло; опостыл и опротивел он, наконец, и сам себе, спился и отравился.
Услуга, оказанная мною В. Агину, и спасение от солдатчины сблизили меня с его старшим братом, Александром Агиным. Это был умный, добрый человек и серьезный художник с чувством. К каждой безделице, которую ему приходилось делать, к изданиям за ничтожную цену он относился добросовестно даже тогда, когда знал, что его работа будет испорчена гравером. Это было дело гравера, а собственное чувство художника требовало безукоризненного выполнения. Рассматривая рисунки А. Агина к "Мертвым душам", вышедшие уже четвертым изданием, о которых отзываются с похвалой в течение пятидесяти лет и которые с честью выдерживают сравнение с рисунками Боклевского и Соколова, можно убедиться в его таланте. Но талант и ум Агина еще более будут оценены, когда узнают, что он никогда не бывал в провинции и изображаемые им типы представляют собой результат его воображения и серьезного отношения к своей задаче. Боклевский и Соколов хорошо знали провинцию.
В моем собрании, проданном Н. И. {Имеется ввиду Иван Николаевич Терещенко.-- Примеч. ред.} Терещенко, имеются все черновые рисунки Александра Агина к "Мертвым душам", и они лучше изданных гравюр; здесь ясно видно, до какой точности художник обдумывал типы и каждую сцену. К тому же мы должны принять в соображение, что Агину дана была рамка и форма, в которую следовало поместить рисунок, тогда как Боклевский и Соколов не были стеснены в этом отношении.
Черновые рисунки "Ветхого завета", составленные А. Агиным, также находятся в моем собрании; и надо удивляться, как редко встречаются в них изменения против изданных гравюр. До какой степени художник рисовал тщательно, законченно и добросовестно, можно судить по рисунку, сделанному пером, чтобы показать граверу, как следует гравировать, а равно и по его рисунку "Примирение Иосифа с братьями", сделанному сепией, хотя и неоконченному {В моем собрании, см. альбом No 16, рис. No 3891 и 3882. Кроме того, в этом же собрании имеется 230 рисунков А. Агина разного времени и разного содержания.}. Нельзя не пожалеть, и очень пожалеть, что куда-то исчезли сделанные начисто оригинальные рисунки Агина к ветхому завету, принадлежавшие Сапожникову Я не раз указывал П. М. Третьякову на существование их, советуя купить это сокровище, но он их не отыскал.
Александр Агин в пятидесятых годах сделал для профессора П. К. Клодта рисунки к памятнику И. Крылова. У меня в собрании есть эскиз этого памятника, набросанный бароном Клодтом, и та же композиция, чрезвычайно тщательно нарисованная Агиным пером для представления государю на утверждение. Кроме зверей на пьедестале, есть барельефы с сюжетами из басен; рисунки этих барельефов сочинены и нарисованы Агиным превосходно.
Барон П. К. Клодт ценил и любил Агина и, зная, что он без всяких средств, помогал ему заказами, а сын профессора, Михаил Петрович, первоначально учился у него. Я также пользовался наставлениями Агина и, наняв ему квартиру в нижнем этаже дома по 1 линии Васильевского острова, ежедневно ходил работать под его руководством, делая эскизы и рисуя с натурщиков. Но я должен сознаться, что при всем уважении к художнику и привязанности, я кончил тем, что учиться у него перестал, так как не достало у меня терпения исполнять его требования. Однажды он заставил меня проделать эскиз до тридцати раз -- и он был прав в своей критике, доказав всякий раз мои недостатки и легкомыслие. Помню также, как я утомился глядеть на рисунок его на литографическом камне, приготовляемый в виде объявления "Журнала мод" к новому году. Издатель приходил торопить, беспокоился, так как срок публикации приближался, но Агин не мог кончить небрежно и продолжал работать так же покойно, как всегда. Я, со своей стороны, объяснял Агину, что за пятнадцать рублей работать долго невозможно, и если он будет работать так, то ему никогда не достанет денег на еду, дрова и освещение.
-- Что же делать, братец, -- отвечал Агин, -- если не могу работать небрежно; совестно перед собою наврать что-либо...
Редактор удивлялся такой добросовестности, досадовал, а когда рисунок был окончен своевременно, он, сверх ожидания, заплатил Агину вместо условленных пятнадцати -- сорок рублей.
Чтобы Агин мог посещать некоторые дома прилично одетым, я заказал ему у лучшего в то время, петербургского портного, Шармера, фрак, а недостаток белых рубашек Агин маскировал бумажными воротниками и манжетами, которые мастерски выкраивал и прилаживал.
Впоследствии, когда я уехал из Петербурга в Малороссию, то встретил случайно Александра Агина в Киеве, потом потерял его из виду и, много лет спустя узнал, что он служил помощником начальника какой-то станции Курско-Киевской железной дороги к в этой должности скончался.
В Александре Агине погиб большой художник; неумелое покровительство меценатов выбило его из колеи, а затем жизнь смяла и раздавила его.
Свободное копирование
