Бесноватый заклинатель чёрта - 1

Август Стриндберг

Легенды

Посвящение

 Моим собратьями по несчастью посвящаю я эту книгу и в то же время прошу у них снисхождения за те нескромности, которые я допустил в ней с честным намерением и похвальной целью.

 Их дело оправдать меня или осудить, мне же остается лишь просить простить меня, если я поступил плохо.

Автор.

І. Бесноватый заклинатель чёрта

 Преследуемый Эриниями, очутился я в конце концов, в декабре 1896 года, в небольшом университетском городе Лунде в Швеции. Кучка небольших городских домиков вокруг собора, похожее на дворец здание университета и библиотека, всё это являлось цивилизованным оазисом среди большой пустыни южной Швеции.

 Я не могу не удивляться утонченному уму, выбравшему для меня это место заключения. Для уроженцев Шонена Лундский университет на хорошем счету, но для северянина, как я, попавшего сюда, кажется, что он очутился на наклонной плоскости и свалится вниз.

 Затем для меня, имевшего далеко за сорок лет от роду, уже лет двадцать женатого и привыкшего к правильной семейной жизни, казалось унижением, ссылкой, быть приговоренному к общению со студентами, с взрослыми людьми, погруженными в развратную кабацкую жизнь и отмеченными в большей или меньшей степени родительски-заботливым начальством академии за их оппозиционный образ мыслей.

 Ровеснику и бывшему товарищу профессоров, которые теперь не выносили меня, мне поневоле пришлось искать сближения со студентами и взять на себя роль противника людей пожилых и положительных. Я опустился -- это истинное выражение. И за что? За то, что я не захотел покориться законам общественного и семейного рабства. Как на священный долг, смотрел я на борьбу за сохранение своей личности.

 Осужденный на изгнание, презираемый, проклятый отцами и матерями, как обольститель молодежи, я нахожусь в положении, напоминающем змею в муравейнике, тем более, что я не могу покинуть города вследствие денежных затруднений.

 Денежные затруднения! Это моя судьба уже целых три года, и я понять не могу, как это высохли все источники. Двадцать четыре театральных пьесы моего сочинения теперь брошены в угол и ни одна более не ставится; столько же романов и рассказов, и ни одно издание не возобновляется. Все попытки произвести заем потерпели неудачу и рушатся и по сие время. После того, как я продал всё, что имел, нужда принудила меня продать письма, полученные мною за многие годы, т. е. то, что принадлежало другим!

 У меня сложилось впечатление, что эта неизменная бедность объясняется особой целью, так что я в конце концов примирился с ней, как с основной частью моей эпитимии за грехи и уже не пытаюсь противиться.

 Что касается лично меня, свободного писателя, то для меня бедность не имеет большого значения, но не быть в состоянии обеспечить детей, это -- истинный позор.

 Пусть же будет позорно! Пусть будет стыдно! Я не поддамся искушению заплатить своей жизнью за ложную честь!

 Готовый на всё, опоражниваю я с решительностью до дна всю чашу унижения и наблюдаю за тем, как начинаются мои очистительные страдания.

 Благовоспитанные юноши из хороших семей встретили меня однажды ночью в коридоре кошачьей серенадой. Я принимаю это как нечто заслуженное и не двигаюсь.

 Мне хочется снять меблированную комнату. Хозяева отказываются сдать мне комнату под весьма прозрачными предлогами и ответ свой бросают мне прямо в лицо. Я делаю визиты, и меня не принимают. Это пустяки!

 Но что бичует мне душу, это высокомерная ирония, проявляющаяся непроизвольно в словах моих юных друзей, когда они желают придать мне бодрость тем, что восхваляют мои литературные труды, столь грозные своими освободительными "идеями" и т. д.! А я-то не так давно вышвырнул эти так называемые идеи в помойную яму, так что сторонники этих воззрений сделались моими противниками! Я воюю с моим прежним "я", и, побеждая моих друзей и прежних товарищей по взглядам, я сам топлю себя.

 Хорошее стечение обстоятельств, и как драматический писатель, я не могу не любоваться поразительным сочинением этой трагикомедии.

 Действительно прекрасно созданная сцена.

 Однако подробно не рассуждают с таким стариком, как я, о сплетении старых и новых взглядов, которые скрещиваются в эпохи переходного времени, и не особенно серьезно относятся к моим аргументам, во скорей расспрашивают о новинках в мире идей.

 Я открываю для них преддверие храма Изиса и предрекаю наступление оккультизма. Поднимается гвалт, и меня побивают, при чём пользуются для этого тем же оружием, которым я в продолжение двадцати лет воевал против суеверия и мистицизма.

 Так как подобные дебаты обыкновенно имели место в ресторане и сопровождались чрезмерным употреблением виноградного сока, и разговор переходил в бурный спор, то я понемногу приобретаю обыкновение рассказывать лишь о фактах и о действительных случаях, прикрываясь маской просвещенного скептика. Нельзя конечно сказать, чтобы замечалось отвращение ко всему новому, -- напротив; но люди стали консервативны, так как идеал требует, чтобы победа была достигнута в борьбе, и они не склонны дезертировать, а тем паче отрекаться от верования, купленного дорогою ценою крови. Тогда приходит мне на ум перебросить мост между натурализмом и супернатурализмом тем, что последний является лишь развитием первого.

 С этой целью возбуждаю я вопрос о том, чтобы было дано, как было указано выше, разрешение всем необъяснимым явлениям, которые окружают нас. Я раздваиваю свою личность и на первый план выдвигаю натуралистического оккультиста, но в душе остаюсь неизменен и лелею зародыш неисповеданной религии. Часто берет верх экзотерическая роль; я так смешиваю обе свои природы, что могу смеяться над своим недавно приобретенным верованием, что способствует тому, что мои теории могут приспособиться к самым упорным направлениям.