Егор Перетц. Дневник - 87

20 мая

 Вчера вечером получил я через Игнатьева извещение, что государю угодно принять меня сегодня с докладом по выкупному делу. Приехав в Гатчину, я узнал, что и Игнатьев там. Очевидно, Его Величество признал нужным принять нас вместе для того, чтобы могущие возникнуть с той или другой стороны обвинения могли тотчас же разъясниться. Игнатьев очень опасался, чтобы я не очернил его: перед тем чтобы идти к государю, он просил у меня позволения просмотреть мой доклад. Я охотно согласился на это, тем более что в нем не было ни тени обвинений на кого бы то ни было.

 Мы были приглашены в кабинет государя единовременно. Его Величество принял нас милостиво и сказал мне, что очень сожалеет о происшедших недоразумениях, которые государь просил меня подробно изложить ему.

 Я доложил, что основная мысль высочайшей резолюции совершенно ясна: Его Величеству угодно было утвердить все касающееся обязательного выкупа, а затем, по вопросу о понижении выкупных платежей, утвердить собственно лишь главные основания с тем, чтобы все остальное было вновь пересмотрено тремя министрами, при участии экспертов, и было внесено в Государственный совет будущею осенью.

 "Совершенно так",-- сказал государь.

 Тогда я объяснил, что при исполнении этой высочайшей резолюции встретились серьезные затруднения и что, по случаю важности предмета, я счел необходимым просить исправляющего должность председателя Государственного совета графа Баранова предварительно сообразить их коллегиально в совещании из председателей департаментов, трех министров, на которых государем возложено дальнейшее соображение дела, бывшего государственного секретаря Сольского и меня. Совещание это, высказав некоторые общие указания по этому предмету, не признало, однако, себя компетентным к разрешению возникших сомнений и уполномочило меня, по соглашению с министрами, доложить о встреченных затруднениях Его Величеству, предложив при этом способы к их устранению.

 Три министра и я пришли к полному соглашению по всем возникшим вопросам.

 Первое и наиболее важное затруднение заключается в том, что государем подписан указ и утверждено положение об обязательном выкупе. Между тем в положении содержатся некоторые статьи, имеющие непосредственную связь с предположениями, Его Величеством еще не утвержденными: в них говорится о понижении выкупных платежей в селениях, в которых крестьянские земли до сих пор не выкуплены и будут подлежать выкупу только на основании издаваемого нового положения. Поэтому, впредь до утверждения закона о понижении выкупных платежей вообще, отдельное издание положения об обязательном выкупе в том виде, как оно изложено, оказывается невозможным. Государь понял, в чем дело, и, взглянув искоса на Игнатьева -- так, по крайней мере, мне показалось,-- сказал: "Вот что выходит, когда дело делается слегка" {Быть может, впрочем, что упрек относился не к Игнатьеву, а к великому князю Константину Николаевичу, которого Игнатьев и Ко обвиняли в слишком поспешном ведении дела.}.

 Затем, обратясь ко мне, Его Величество спросил: "Как же выйти из этой трудности?".

 "К этому представляются два способа,-- доложил я.-- Во-первых, можно исключить из положения о выкупе все относящееся до понижения выкупных платежей и представить эту редакцию к новому утверждению Вашего Величества. Во-вторых, можно отложить все дело до осени. Три министра и я отдаем предпочтение последнему способу".

 Только что собирался я объяснить, почему именно держимся мы такого взгляда, как государь сказал: "Я с этим совершенно согласен. Осторожнее отложить все до осени. Тогда, по крайней мере, будут целость и единство. Беда не велика, если обязательный выкуп совершится тремя-четырьмя месяцами позднее".

 Считая этот вопрос разрешенным, я перешел ко второму затруднению и доложил: "Ваше Величество, оно состоит в том, что вам угодно было, согласно заключению Государственного совета, назначить общую цифру среднего понижения выкупных платежей в 9 миллионов рублей. Но, определяя эту цифру, Государственный совет имел в виду одни лишь нечерноземные местности; в отношении же к селениям местностей черноземных в заключении Государственного совета было особое постановление, которым представлялось министрам внутренних дел и финансов входить о них, в случае надобности, с особыми постановлениями, причем необходимые для понижения суммы должны были отпускаться сверх общей суммы в 9 миллионов. Ввиду этого при издании, согласно высочайшей воле, общего для всей России закона, едва ли желательно оставаться при прежней денежной норме, так как этим были бы стеснены размеры того благодеяния, которое Вашему Величеству угодно оказать крестьянскому населению".

 "Вы правы,-- сказал государь.-- Но насколько же увеличить сумму? И можно ли сделать это без совещания с министром финансов и без обсуждения столь важного вопроса в департаменте экономии?" -- "Ваше Величество,-- отвечал я,-- эти затруднения были бы, действительно, весьма важны, если бы нами предлагалось назначить вместо 9 миллионов рублей какую-нибудь другую определенную цифру. Но мы не идем так далеко; мы не считаем даже возможным приступить к увеличению прежней нормы без собрания разных необходимых сведений. Министры и я ходатайствуем только о том, чтобы Ваше Величество разрешили, не указывая положительно на 9 миллионов рублей, употребить в изложении высочайшего повеления более общее выражение, которое, при дальнейшей разработке вопроса, не стеснило бы министров и Государственный совет точно определенною цифрою".

 "На это я охотно соглашаюсь. Какое же выражение предлагаете вы?"

 "Мы полагали бы сказать, что Ваше Величество изволили утвердить основную мысль о ежегодном понижении выкупных платежей в принятых Государственным советом общих размерах, разумея под этим как 9 миллионов, так и те суммы, которые могли бы потребоваться для нуждающихся селений в черноземных местностях".

 "Хорошо",-- сказал государь.

 Игнатьев прибавил по этому поводу: "Ваше Величество, это будет благодетельно. Из предварительного совещания с управляющим государственным банком Ламанским я пришел к убеждению, что государственный банк может дать вместо 9 миллионов 12 миллионов рублей" {По справкам, собранным мною потом, это оказалось неверным. Прибавку к 9 милл. руб. приходилось отпускать из Государственного казначейства, так как банк не имел нужных на это сумм.}.

 Государь отвечал: "Очень буду рад, если это окажется действительно возможным". Я продолжал: "Третье затруднение заключается в том, что в резолюции Вашего Величества назначена сумма сложения недоимок до 14 миллионов рублей. В заключении Государственного совета суммы этой не встречается. Она определена лишь в соображениях его, и притом приблизительно, потому что количество недоимок, подлежащих сложению, может быть определено с точностью только тогда, когда будет известно, в каких именно губерниях, уездах и даже селениях будут понижены выкупные платежи; в тех же селениях, для которых эти платежи будут признаны необременительными и где поэтому они оставлены будут в прежнем размере, сложения недоимок не предполагается. Ввиду этого казалось бы необходимым, не определяя точной цифры недоимок, сказать просто, что слагаются недоимки по выкупным платежам, накопившиеся в тех селениях, для которых платежи эти будут понижены".

 "Да, это действительно так",-- заметил государь. Игнатьев, вероятно, желая оправдать свою опрометчивость, вставил (или, правильнее, бухнул): "Ваше Величество, цифра недоимок постоянно изменяется. Мне говорил управляющий Министерством финансов, что уже теперь, со времени рассмотрения дела, она изменилась на два миллиона" (!).

 Не знаю, заметил ли государь очевидную невозможность подобного возрастания недоимок в какие-нибудь две-три недели, когда за несколько лет они не составляют 15 миллионов. Его Величество только посмотрел на Игнатьева и не сказал ни слова.

 "Ваше Величество,-- продолжал я,-- мне остается доложить еще об одном обстоятельстве. Независимо от издания положения об обязательном выкупе и правил о понижении выкупных платежей, Государственный совет признавал полезным сделать различные облегчения в законах, касающихся крестьян, так, например, возбуждены были вопросы о том, не следует ли: отменить круговую поруку крестьянских обществ, облегчить отлучки крестьян для заработков, предоставить нуждающимся свободные казенные земли в малоземельных общинах, облегчить им приобретение частных земель посредством доставления доступного кредита, облегчить переселение в многоземельные общины и т.п. Но так как все эти [вопросы?] не могли быть разрешены немедленно, то и [предполагалось поручить подлежащим министрам подробную разработку их для внесения предположений по этим предметам в непродолжительном времени на рассмотрение Государственного совета. В резолюции Вашего Величества относительно этих вопросов ничего не сказано. Угодно ли вам утвердить заключение Совета?"

 "Конечно. Разработка этих вопросов может быть только полезна. Я не знал, что и по этому предмету нужно мое утверждение... Имеете вы доложить еще о чем-нибудь?".

 "Я должен еще испросить указаний Вашего Величества относительно того, какие из принятых вами решений должны быть оглашены в общее сведение и какие нет".

 "Этот вопрос меня интересует чрезвычайно,-- сказал государь.-- Я сам хотел спросить вас, не следует ли обнародовать что-либо по настоящему делу? О нем так много говорили и писали в газетах, даже о том, что оно прошло в Государственном совете, что едва ли возможно не сказать теперь ни слова".

 "Ваше Императорское Величество, совещанием нашим было обращено на эту сторону дела особое внимание. После некоторых суждений, довольно продолжительных, мы пришли к единогласному заключению, что ничего не говорить нельзя, по тем самым причинам, на которые Ваше Величество изволили указывать. Затем, с другой стороны, о последовавшем уже высочайшем утверждении обязательного выкупа и главных оснований понижения выкупных платежей объявлять было бы опасно, так как простой народ мог бы понять это в том смысле, что обе эти благодетельные для него меры, государем подписанные, не приводятся в исполнение вследствие происков помещиков и злоупотреблений со стороны чиновников. При нынешних трудных обстоятельствах и ввиду превратных толков, распространяемых социалистами при всяком сколько-нибудь удобном к тому случае, подобное оглашение могло бы подать повод к серьезным волнениям между крестьянами".

 "Справедливо",-- сказал государь.

 "Вследствие всего этого мы признавали бы с своей стороны полезным огласить в "Правительственном вестнике", так сказать, только причину замедления в разрешении настоящего дела. Мы полагали бы сказать, что по внесенным в Государственный совет предположениям о понижении выкупных платежей в некоторых местностях Ваше Величество, в видах более подробного и всестороннего соображения этого вопроса, изволили повелеть: сообразить его вновь в Особом совещании из министров внутренних дел, финансов и государственных имуществ, при участии экспертов, приглашенных по их выбору, и с тем, чтобы заключение совещания внесено было [в] Государственный совет к 15 сентября. Таким образом, будет ясно для всех, в каком положении находится дело, а между тем публикация эта не может, кажется, подать повода к каким-либо превратным толкованиям".

 Государь изъявил на это согласие. Затем Его Величество спросил меня: "А о поручениях министрам насчет разработки вопросов об отмене круговой поруки, об отводе нуждающимся крестьянам казенных земель, об облегчении переселения и проч. вы не будете говорить из предосторожности, чтобы не возбуждать толков?"

 "Совершенно так, Ваше Величество. Даже Государственный совет, рассуждая об этих вопросах, не признал возможным огласить свои предположения в общее сведение, дабы не породить в народе ожиданий, быть может, напрасных и во всяком случае преувеличенных".

 "Еще один вопрос,-- сказал государь.-- Куда будут внесены предположения совещания: в Главный ли комитет сельского состояния или прямо в общее собрание Государственного совета?" Я отвечал, что по учреждению Государственного совета возможно и то и другое, так как в случае высочайшего о том повеления дела могут быть вносимы и непосредственно в общее собрание Совета, но что я позволяю себе просить Его Величество не прибегать к этому экстренному способу, довольно опасному в отношении дел сколько-нибудь сложных. Несравненно лучше обсудить дело в двух инстанциях: сначала в усиленном Главном комитете, т.е. в соединениях его с департаментами законов и экономии, а потом в общем собрании. Тогда дело будет рассмотрено несравненно обстоятельнее. Общему же собранию трудно было бы высказаться по вопросам, предварительно не обсужденным.

 Игнатьев поддержал меня.

 "Хорошо,-- сказал государь,-- только позаботьтесь, чтобы дело не затянулось". Я сказал, что приму все зависящие от меня меры к тому, чтобы новый проект доложен был вслед за его внесением.

 Доклад мой был кончен. По моей просьбе государь утвердил собственноручно как докладную мою записку, так и представленный мною проект высочайшего повеления. Затем Его Величество встал, подал мне руку и поблагодарил меня. Обратясь потом к Игнатьеву, государь сказал: "Николай Павлович, доклад ваш по Министерству внутренних дел я приму послезавтра, теперь уже поздно (было уже более четверти второго); пойдемте со мной".

 Игнатьев, разумеется, был очень счастлив приглашению. К крайнему удивлению моему, [он], несмотря на привычку к царям, держал себя в отношении к государю, по крайней мере на мой взгляд, довольно странно: когда говорил, он постоянно наклонялся вперед, смотрел заискивающим образом в глаза и т.п. Я, человек далеко не столь близкий, держал себя при докладе несравненно свободнее.

 Государь во время доклада слушал объяснения наши очень внимательно и, очевидно, старался вникнуть в суть каждого вопроса. При этом заметно было, что Его Величество не совсем еще вошел в свою роль,-- он часто конфузился...

 На станции железной дороги встретился я с министрами, также имевшими в это утро доклады у государя: бароном Николаи, Набоковым, Пещуровым (управляющим Морским министерством). Последний сообщил нерадостную весть о великом князе Константине Николаевиче. Государь призвал сегодня Пещурова и сказал ему, что, не получая никаких заявлений от самого великого князя, Его Величество намерен сделать и без такого заявления распоряжение по флоту в том смысле, что заведование им возлагается на великого князя Алексея Александровича. По словам Пещурова, великий князь Алексей Александрович, также прибывший сегодня в Гатчину (по случаю дня своего рождения), был поражен этой вестью и упрашивал государя не делать такого распоряжения или же, если решение Его Величества неизменное,-- соблюсти по крайней мере все необходимые формы приличия в отношении к великому князю Константину Николаевичу. После долгих переговоров государь решил поручить Алексею Александровичу заведование флотом временно, впредь до возвращения Константина Николаевича, между тем к нему будет, вероятно, командирован в Орианду Головнин, чтобы убедить его высочество просить самому об увольнении.