Егор Перетц. Дневник - 77

27 апреля

 Сегодня рассматривалось в общем собрании Государственного совета дело об обязательном выкупе и понижении выкупных платежей. Когда я приехал от великого князя в Совет, я застал уже там некоторых членов, и в том числе графа Игнатьева и Островского, которые жаловались на слишком спешное обсуждение дела в соединенных департаментах и говорили, что лучше бы разрешить теперь вопрос только в принципе, поручив затем подлежащим министрам дальнейшую разработку дела при участии экспертов. С этим предложением Игнатьев подошел к Абазе, который отвечал, что не считает дело незрелым, что если не были вызваны по этому вопросу эксперты, то в этом вина не его, а лиц, постоянно сопротивляющихся спросу земских людей, что подобного рода предложение Игнатьев мог заявить в соединенных департаментах, чего он, однако, не сделал, и наконец, что он, Абаза, ни на какую уступку по существу проекта не согласен.

 В самом заседании общего собрания ни Игнатьев, ни Островский не говорили ни слова.

 Только Тимашевым был возбужден вопрос о том, чтобы при обязательном выкупе крестьянских земель выплачиваема была помещикам вся сумма вознаграждения, а не за вычетом 20%, как определяется положением. Тимашеву возражал Абаза очень толково и убедительно; к сожалению, только он примешал к делу личности, иронически напомнив Совету, что Александр Егорович всегда был врагом освобождения крестьян и наделения их землею. После Абазы говорил Рейтерн совершенно спокойно. Он возбудил вопрос, на чей собственно счет, в случае принятия предложения Тимашева, следует отнести сорок с лишком миллионов рублей премии в пользу помещиков, уклонявшихся от выкупа и, следовательно, не пожелавших способствовать осуществлению закона 19 февраля 1861 года,-- на счет ли казны, находящейся в крайне затруднительном положении относительно удовлетворения необходимых даже ресурсов, или же на счет крестьян, положение которых таково, что всеми присутствующими, не исключая и самого Тимашева, признается необходимым понизить следуемые с них платежи.

 После слов Рейтерна не было прений. Даже Тимашев отказался от разногласия и просил только, чтобы о возбужденном вопросе было занесено в журнал. Разумеется, ему хотелось очистить себя в глазах своих единомышленников-крепостников.

 По поводу речи Рейтерна К. К. Грот сообщил мне, что в былое время Н. А. Милютин называл его "замечательным здравомыслом".

 Впрочем, этого эпитета он удостаивал Рейтерна только тогда, когда они были одного мнения; если же Рейтерн возражал Милютину, то последний, будучи недоволен силою его аргументов, говорил: "Проклятый янки". Лестное наименование это объясняется тем, что незадолго до трудов по крестьянскому делу Рейтерн пробыл довольно продолжительное время в Америке, где благодаря командировке, доставленной ему великим князем Константином Николаевичем, изучал разные финансовые вопросы.

 Вечером после заседания получил я записку К. П. Победоносцева, извещавшего меня, что не мог быть в Совете, так как неожиданно вызван был в Гатчину государем. К этому он прибавлял, что очень сожалеет о своей небытности, потому что имел довольно серьезное предложение.

 Желая узнать, в чем состояло предложение Победоносцева, я зашел к нему перед обедом. Константин Петрович принял меня немедленно, вышел ко мне навстречу и снова высказал чрезвычайное сожаление о том, что не мог быть в заседании. При этом с видимым удовольствием он сообщил мне, что был вызван в Гатчину по весьма важному делу, не терпевшему отлагательства. Хотя Константин Петрович был со мною и сегодня, как и всегда, вообще внимателен и любезен, тем не менее во всем его существе было что-то такое, чего до сих пор я в нем не замечал,-- некоторая важность и чувство собственного значения.

 "Да,-- сказал он,-- я чрезвычайно сожалел, что не мог быть вчера. Дело рассматривалось серьезное. А между тем жаль, что на него не обращено того внимания, которого оно заслуживает. Его провели, как по барабану. Мое предложение заключалось бы в том, чтобы теперь утвердить обязательный выкуп и затем только главные начала понижения выкупных платежей, поручив дальнейшую разработку дела министрам при участии экспертов".

 Я отвечал, что, за выслушанием дела в общем собрании, в настоящее время ничего уже нельзя сделать; что, впрочем, перед заседанием граф Игнатьев и Островский выражали подобный же взгляд, но в самом заседании они ничего не заявляли, вероятно потому, что министр финансов, к которому Игнатьев предварительно обращался, выразил решительное несогласие на какие бы то ни было уступки.

 "Странно,-- продолжал Победоносцев.-- Между тем было положительно условлено возбудить этот вопрос и, в случае надобности, остаться при особом мнении. Вот наши основания: о понижении выкупных платежей много писано в последнее время, причем образовалось два диаметрально противоположных взгляда. Одни считают выкупные платежи арендною платою за землю; другие, напротив того, находят, что платежи эти выражают собою и плату за землю, и, так сказать, плату за освобождение крестьянского труда. А. А. Абаза держится первого воззрения, а о втором в представлении его нет и речи. Желательно же выяснить этот смутный вопрос.

 К тому же, говорят, великий князь вел дело с обычным своим пристрастием и горячностью, не давая говорить в заседании. Кроме того, жалуются, что не было дано времени на изучение дела, так как оно было разослано всего за три дня до заседания, что, наконец, даже журнала не разослали по домам, и прочли наскоро его в Совете..."

 Меня это возмущало. Я отвечал: "Не берусь говорить об основном вопросе, возбуждающем разномыслие в литературе. В Совете его никто не возбуждал, и потому на нем не останавливались. Но затем, все касающееся производства дела -- неверно. Хотя оно и велось без малейшего промедления,-- этого желал сам государь, ввиду распространяемых о нем в народе нелепых толков,-- тем не менее никакого насилия членам не было. Памятные записки были разосланы в свое время; в заседании великий князь не стеснял никого, да и не было к тому повода, потому что никем из присутствующих не было делаемо заявлений, сколько-нибудь враждебных основной мысли рассматриваемого проекта; при всем том дело рассматривалось два дня, и оба заседания длились до шести часов. Наконец, рассылать журнал для предварительного рассмотрения, по домам, мы вовсе не обязаны и делаем это иногда из любезности, когда позволяет время. В настоящее время не было никакой к тому возможности. Ознакомиться же с журналом члены очень могли, так как он читался в особом заседании и читался с большими расстановками, причем были приняты во внимание многие замечания, предъявленные некоторыми из членов. Кроме того, членам разосланы были в корректурном виде самые проекты, исправленные по заключениям присутствия; на проекты эти были опять доставлены разные заметки, которые и были уважены. Одним словом, я считаю нужным повторить, что обвинения против великого князя и государственной канцелярии -- совершенно несправедливы".

 "Странное дело,-- возразил Победоносцев,-- а они ко мне постоянно бегали и жаловались".

 Для меня стало ясно, что Игнатьев дезертировал из лагеря Лориса, которому он обязан своим назначением в министры и к взглядам которого совершенно подходит по своим убеждениям. К Игнатьеву пристал Островский, человек образованный, трудящийся и честный, но не особенно умный, а притом крайне самолюбивый и честолюбивый,-- конечно, он также жаждет министерского портфеля.

 Сказав в заключение Победоносцеву, что теперь дело уже кончено, я простился с ним и пошел домой. Дорогой я, однако, счел необходимым зайти к Абазе, чтобы предварить его о новой коалиции, враждебной великому князю, Лорису и ему. Передав все случившееся Александру Аггеевичу, я напомнил ему слова Победоносцева о том, что на место Лориса нужно приискать человека. Не найден ли этот человек и не Игнатьев ли он?

 "Не думаю,-- отвечал Абаза.-- Еще нет недели со времени совещания, о котором я вам подробно рассказывал. Тогда Победоносцев был разбит наголову, и если государь призывал его вчера к себе, то, конечно, не по какому-либо государственному вопросу".

 Во всяком случае, увидим, и увидим скоро.

 Сегодня вечером у нас заседание того совещания, которому поручено предварительное соображение министерских предположений кабинета, как называют его в публике.

 Если произошло что-либо особенное, то оно, конечно, обнаружится.