Егор Перетц. Дневник - 6

23 января

 Перед заседанием великий князь пригласил меня к себе и объявил мне, что, к сожалению, цесаревичу невозможно быть сегодня и что поэтому необходимо отложить решительные суждения до послезавтра, дня, удобного для наследника. Между тем его высочество, не желая потерять сегодняшнее утро, полагал бы воспользоваться присутствием остальных членов Совещания, так сказать, для спевки. Я, с моей стороны, нашел это весьма полезным. Затем, когда великому князю доложили о том, что все приехали, мы отправились в залу заседания.

 Поздоровавшись со всеми, его высочество объявил членам, что цесаревич, не имея возможности приехать сегодня, просил отложить заседание до 25 января; но что великий князь признавал бы тем не менее полезным переговорить обо всем, конечно, лишь предварительно, собственно для разъяснения различных взглядов, и затем возобновить суждения в следующее заседание в присутствии наследника. Все согласились с этим.

 Тогда его высочество поручил мне сообщить членам Совещания сведения, собранные мною о делах прежнего времени. Исполняя это, я остановился с некоторою подробностью на законоположениях, по которым было бы полезно выслушать людей практических. Никто из членов не сделал по этому предмету никаких замечаний. Это показалось мне дурным признаком.

 Затем великий князь предложил к обсуждению вопрос: если признано будет полезным и возможным сделать новый и притом весьма важный шаг в преобразовательном движении нынешнего царствования, то которому из двух проектов следует отдать предпочтение: проекту ли П.А.Валуева или же проекту великого князя?

 Первым заговорил Валуев. "Ваше императорское высочество,-- заговорил он по обыкновению весьма торжественно.-- Вашему высочеству и всем прочим г.г. членам Совещания известны взгляды мои, скажу более -- убеждения о необходимости привлечения сил общественных, и притом в возможно широких размерах, к обсуждению всех или по крайней мере важнейших законодательных дел. В этом смысле я высказался в первый раз в 1863 году, представив о сем государю императору подробную записку. Она не была уважена. Я молчал в течение целых 16 лет. В исходе минувшего года я позволил себе возобновить свои прежние предположения и представил на высочайшее благоусмотрение Его Императорского Величества новую записку, несколько более развитую в сравнении с прежней. Ныне государю императору благоугодно было благосклонно соизволить на обсуждение предположений моих в связи с предположениями вашего высочества, касающимися того же предмета, но несравненно более скромными. Я, с моей стороны, полагаю, что проект мой, как более соответствующий ожиданиям и желаниям общества, заслуживал бы предпочтения. Но из частных бесед, предшествовавших настоящему Совещанию, я знаю, что мысли мои не разделяются ни вашим императорским высочеством, ни государем наследником цесаревичем, ни почтенными моими коллегами (Валуев указал на Урусова, Дрентельна и Макова). Поэтому мне остается лишь резервироваться, т.е., преклоняясь пред общим несогласием со мною, взять мой проект назад, предоставив себе право возобновить мои предположения тогда, когда они будут иметь более шансов на приведение их в исполнение. Ни на какие уступки я согласиться не могу {Эту фразу Валуев употребляет часто, но она не мешает ему делать весьма существенные уступки.}. Я умел молчать в течение шестнадцати лет. Буду продолжать свое молчание столь же упорно и, быть может, доживу до того времени, когда глас мой будет услышан".

 Ввиду этого великолепного и торжественного отступления обсуждению подлежал лишь проект великого князя.

 Тогда его высочество обратился к членам с вопросом: "Если никто не подает голоса за проект Петра Александровича и сам он от него отказывается, то удобно ли и полезно принять другой проект (великого князя)? В проекте этом,-- продолжал его высочество,-- необходимо, однако, сделать некоторые изменения, вызываемые обстоятельствами, последовавшими после составления записки. Во-первых, нет надобности в двух собраниях -- земском и дворянском; достаточно одного, которое должно служить представителем всех сословий, в том числе и дворянского; и во-вторых, это общее собрание должно иметь целью не только обсуждение ходатайств, но также, и даже главным образом, предварительное рассмотрение проектов новых законов. Так оно, собственно, всегда понималось мною, хотя в проекте прямо и не выражено".

 После некоторого молчания со стороны членов князь С.Н.Урусов сказал весьма мягким, несколько вкрадчивым голосом: "Ваше императорское высочество! Не дозволяя себе входить теперь в подробное обсуждение предположений ваших, быть может, в существе весьма полезных, я считаю лишь необходимым обратить внимание на то, не будет ли издание их принято со стороны общества за дар или уступку, которые едва ли бы соответствовали достоинству правительства, особенно в настоящую тревожную пору. Не будут ли говорить, что правительство испугалось угроз социально-революционной партии?"

 Затем попросил слова шеф жандармов Дрентельн. Он начал с того, что ему, по его должности, близко известно настроение умов; что общество не только в столицах, но и в губерниях находится теперь в весьма напряженном настроении; что почти все недовольны и ждут чего-то, причем многие думают, что спасение отечества заключалось бы в конституции. Издание проекта великого князя в торжественный день 25-летия царствования государя, конечно, при особом манифесте или указе, произвело бы, в первую собственно минуту, самое благоприятное впечатление; но оно продолжалось бы весьма недолго, так как тотчас же поняли бы, что изданный новый закон, который, по выражению князя Урусова, непременно принят был бы за дар или уступку, не имеет в действительности значения конституционного. Тогда начались бы нападки на него со стороны печати, а ей стало бы вторить и все общество. Одним словом, создались бы для правительства новые, нескончаемые затруднения. Ввиду этого Дрентельн полагал бы не входить теперь в рассмотрение проекта.

 Вполне согласно с Дрентельном высказался и Маков. К этому он прибавил, что, по его мнению, привлечение сил общественных к обсуждению законодательных дел, в сущности, весьма полезное и желательное, должно быть отсрочено на некоторое время еще и потому, что мы находимся теперь в положении крайне ненормальном. Бесчинства и преступления социалистов вызвали передачу дел политических военным судам и учреждение нескольких генерал-губернаторств, с предоставлением генерал-губернаторам диктаторской власти. При таких обстоятельствах и ввиду крайностей, в которые вдаются некоторые генерал-губернаторы, можно смело сказать, что в иных частях империи не существует ни закона, ни правильно устроенного управления. Поэтому, как только дозволят обстоятельства, нужно будет озаботиться сначала отменою чрезвычайных законов, потом уже приступить к расширению прав, присвоенных обществам и сословиям".

 Великий князь терпеливо выслушал все эти соображения. Когда Маков кончил, его высочество сказал, что он и со своей стороны вполне соглашается с мыслью о неудобстве издать проектированный им закон в торжественный день 19 февраля, к которому, как известно, ожидают дарования всевозможных льгот. Проект, утвержденный в этот день, действительно получил бы значение несравненно большее, чем он в действительности имеет, и потому впоследствии породил бы разочарование. Но, составляя свой проект, великий князь никогда и не думал об издании его к какому-либо торжественному дню, при особом манифесте или указе. По его мнению, составленный им проект есть просто дело полезное, даже необходимое; но чем скромнее и проще оно будет сделано, тем лучше.

 Затем великий князь признал также всю правильность приведенных Маковым соображений о ненормальности нынешних наших обстоятельств и о необходимости прекратить неурядицу, созданную генерал-губернаторским произволом. Но, по мнению его высочества, отмена или ограничение исключительных законоположений не должны препятствовать заботам о возможно успешном рассмотрении законодательных дел. Напротив того, меры, принимаемые в этом отношении, помогут правительству в изыскании наилучших средств к устройству управления, согласного с действительными потребностями страны. К тому же обращение к общественному мнению или, правильнее, к официальным, естественным его представителям, принято будет весьма сочувственно всеми благомыслящими людьми, которые справедливо жалуются, с одной стороны, на укореняющийся у нас все более и более административный произвол, а с другой --на то, что издаваемые новые законы часто не соответствуют практическим условиям русской жизни. По этим соображениям, великий князь полагал бы, не издавая проектированных им правил 19 февраля и вообще не облекая их в какую-либо торжественную форму, дать им дальнейший ход в виде узаконения просто полезного. Внесение проекта в Государственный совет могло бы быть предоставлено министру внутренних дел.

 Против этого не было заявлено возражений и суждения перешли к практической стороне дела, т. е. к удобству осуществления проекта.

 Министр внутренних дел и шеф жандармов заявили, что они опасаются многочисленного собрания гласных, которые, подчиняясь влиянию печати, большею частью враждебной правительству, могли бы составить опасную ему оппозицию.

 Великий князь объяснил тогда, что он не полагает, чтобы печать могла иметь на гласных большое влияние, но что если бы это и случилось, то противодействием будет служить естественное, необходимое сближение депутатов с правительственными деятелями, с которыми они будут находиться в постоянных официальных сношениях, а кроме того, будут часто встречаться с ними и в частных собраниях, на вечерах, обедах и т. п. Приемы этого рода со стороны высших должностных лиц совершенно необходимы; они имеют благотворное влияние, сближая и ознакомляя между собою представителей различных воззрений, людей кабинетных и людей практических, имеющих многому поучиться одним у других. Затем его высочество вовсе не предполагает созывать депутатов в значительном числе, к чему проект его представляет всю возможность. Кроме того, можно было бы постановить, чтобы проекты важных узаконений, в отношении к которым желательно знать мнение представителей всех частей империи, рассматривались последовательными сериями депутатов.

 Против этого возразил Валуев, говоря, что ни у одного министра недостанет ни времени, ни терпения, для защиты своих предположений по нескольку раз перед собраниями различного состава. Не знаю, почему, Петр Александрович вздумал сослаться на меня, прибавив, что, при моей опытности в деле коллегиального обсуждения проектов, я, вероятно, поддержу его мнение.

 Вызванный таким образом на объяснения, я сказал, что, по моему мнению, последовательное рассмотрение одного и того же проекта различными собраниями было бы неудобно. Такой способ обсуждения законодательных дел был бы непрактичен главным образом потому, что потребовал бы чрезвычайно много времени; каждая серия гласных занималась бы рассмотрением сложных проектов никак не менее нескольких месяцев, а вследствие того, при необходимости неоднократного возобновления суждений в различных собраниях, проект достигал бы Государственного совета лишь по истечении трех или четырех лет. Подобная медленность породила бы накопление дел и была бы вообще вредна. Кроме того, последовательное рассмотрение проекта во многих собраниях было бы неудобно еще и в том отношении, что весьма трудно было бы согласить между собою замечания, сделанные в разных собраниях и внушенные воззрениями, не всегда одинаковыми. По этим соображениям предложение, сделанное в заседании его высочеством, представляется мне едва ли полезным. Впрочем, в нем нет и особой надобности, так как в проекте великого князя содержатся другие постановления, посредством которых может быть устранена излишняя многочисленность собрания. В случае необходимости постановления эти могут быть еще развиты при подробной разработке проекта.

 Великий князь воспользовался моими последними словами и сказал: "Конечно, проект мой был составлен 13 лет тому назад, и он требует некоторой разработки в подробностях. Мы воспользуемся тогда сделанными сегодня указаниями".

 На этом заседание окончилось. Вставая и прощаясь с членами Совещания, великий князь сказал им, что просит их быть послезавтра, для возобновления суждений в присутствии цесаревича.