Глава II
Ночь на воскресенье 22 июня 1941 года я провел в збраславском замке, в музее, и на другой день утром приготовился к приему посетителей. Так как очередной мой помощник в этот день почему-то не мог прийти, то на замену ему явилась в девять часов утра моя жена.
-- Валя, война! -- были ее первые слова.
Она протянула мне специальный выпуск "Чешского слова", просмотрев который я узнал, что Гитлер рано утром двинул свои войска сплошным фронтом, от северных до южных границ, против Советского Союза. В его обращении к немецкому народу высказывалась уверенность в победе.
-- Ну, теперь мы пропали! -- горестно воскликнула Аня.
-- Почему?
-- Потому что мы -- советские граждане. Тебя, наверное, арестуют.
-- Да за что же меня арестовывать? Ведь я политической деятельностью не занимаюсь. Русский университет не откажется это подтвердить.
-- Увидим, -- уклончиво произнесла жена.
Воскресная публика уже повалила в музей, и оба мы взялись за работу: жена продавала билеты, а я объяснял вновь прибывающим, откуда следует начинать и в каком порядке продолжать осмотр музея. Попутно отвечал на разные вопросы посетителей.
Было около одиннадцати часов утра, когда я неожиданно увидал покинувшую кассу и шедшую ко мне жену с серьезным и грустным выражением лица.
-- Ну, Валя, приготовься! Приехали за тобой.
-- Как, уже? -- спросил я и в ту же минуту увидал высунувшуюся из-за плеча жены физиономию молоденького и тоненького, хлыщеватого немецкого офицера, за которым следовали сержант и гражданин в штатском (оказавшийся чешским переводчиком).
-- Guten Tag, -- сказал офицер.
-- Guten Tag, -- ответил я.
-- Вы господин Булгаков?
-- Да. Что, мне следует собираться и ехать с вами?
Офицер как будто немного сконфузился.
-- Нет... Зачем же так... сразу?.. Я хотел бы побеседовать с вами. Вы расскажете мне о музее.
-- Тогда пожалуйте в мою комнату!
Мы вошли в мой маленький кабинетик, и я, отвечая на вопросы офицера, которого, как и сержанта и переводчика, пригласил присесть, рассказал о Русском музее, о том, как он образовался, кому принадлежал, какие цели преследовал, на какие средства существовал и т. д.
-- Значит, музей -- это плод бескорыстного национального воодушевления, -- покачивая одной ногой, закинутой на другую, спросил офицер по окончании моего рассказа.
-- Да.
Гости как будто помягчели немного.
-- А вы могли бы показать нам музей?
-- Пожалуйста!
Мы обошли весь музей. Я дал немцам те объяснения, какие давал обычно всем посетителям музея.
Офицер поблагодарил.
-- Это очень интересно! -- сказал он. -- Но знаете, так как сейчас началась война, то вам, как советскому гражданину, придется все-таки несколько дней погостить у нас.
-- Где? В гестапо?
-- Да. На несколько дней мы вас приглашаем.
-- Что же, значит, я должен ехать с вами сейчас?
-- Да. Вы можете проститься с женой, -- сказал он.
Я расцеловался с женой, передал с нею свои благословения детям. Аня, как это и можно было ожидать от нее, была мужественна, серьезна.
-- Я готов, -- повторил я снова.
-- Идемте! -- ответил офицер.
У подъезда офицер неожиданно обратился ко мне с вопросом, имеются ли в Збраславе рестораны, где можно было бы пообедать.
-- Да, конечно, -- ответил я. -- Вот хотя бы ресторан "При замке". Это в двух шагах отсюда. Только пересечь двор.
-- Отлично!
Немцы, переводчик и я отправились в ресторан и там уселись за столик под открытым небом, в саду при ресторане.
Стояла чудная солнечная погода.
Офицер заказал сосиски и пиво и, когда они были поданы, предложил их и мне. Я отказался. Было не до еды, и уж очень зазорным казалось угощаться за счет гестапо.
Затем немцы вышли на городскую площадь, к которой примыкали владения замка, и уселись в дожидавшуюся там машину. Сержант сел рядом с шофером, меня посадили на один из средних стульев, а офицер с переводчиком поместились на заднем диване. Машина полетела в Прагу.
В кабине царствовало полное молчание. И только уже при въезде в город, на Смихове, когда я увидел на улице стройную колонну юношей, почти подростков, одетых в черное, и невольно воскликнул: "Что это за войска?" -- офицер из-за моей спины ответил: "Итальянцы!".
