* * *
Совершенно неожиданно в апреле 56-го года я получила от Сани письмо. Он сообщал мне, что его освободили от ссылки со снятием судимости. Писал, что хочет переехать в Среднюю Россию и устроиться в каком-нибудь «берендеевом уголке», что в связи с этим завязал переписку с Ивановским и Владимирским облоно. Спрашивал, не могу ли я узнать, не нуждается ли Рязанская область в физиках или математиках, и при этом заверял, что, если и будет жить в Рязанской области, «никакой тени» на мою жизнь «отбрасывать не будет».
В Рязанском облоно мне разъяснили, что математики и физики в нашей области «в избытке», о чём я и написала Сане, советуя устраиваться в городе.
Кончается учебный год. В четвёртый раз выпускает Саня десятые классы.
Дом ему удаётся продать. Нехитрая мебель раздаривается…
Распростившись со школой, с Еленой Александровной и Николаем Ивановичем Зубовыми, Солженицын 20 июня покидает Кок-Терек.
Александр сообщил, что где бы он ни был, о его местопребывании всегда будет знать жена его друга Панина. Как-то, приехав в Москву и остановившись у Лиды, я набираю номер рабочего телефона Евгении Ивановны, которую предупредила открыткой, что в этот день приеду и ей позвоню.
«Саня здесь и ждёт вас на Девятинском…»
Вечером я еду на Девятинский переулок. Я шла… на расплату! Тяжело поднималась по лестнице, будто на Голгофу! Евгения Ивановна встретила меня, провела в комнату. Саня с Паниным сидели в углу за круглым столом и пили чай. Оба поднялись.
Супруги Панины скоро постарались оставить нас вдвоём.
И вдруг как-то совсем просто мы заговорили.
Саня делился планами своего будущего устройства: скорее всего — во Владимирской области. Я слушала о возможной и даже почти реальной его реабилитации, и это было каким-то продолжением нашей с ним жизни, нашей общей беды.
Потом Саня проводил меня к дому, где жила Лида, — это было недалеко. Вёл меня под руку. Пошёл дождь. Мы укрылись, как бывало в юности, в каком-то парадном. Он расспрашивал меня, стараясь понять, как всё это произошло. Что-то отвечала… Я жила в это время то ли прошлым, в которое провалилась из настоящего, то ли настоящим, как бы вынырнувшим из далёкого прошлого. Сказала ему: «Я была создана, чтобы любить тебя одного, но судьба рассудила иначе».
Прощаясь, он вручил мне то, что за эти годы было в стихах написано мне или про меня.
Когда все в доме уже спали, я стала читать:
«Вот опять, опять всю ночь мне снилась
Милая, родимая жена».
«Вечерний снег, вечерний снег
Напоминает мне бульвар,
Твой воротник, твой звонкий смех,
Снежинок блеск, дыханья пар…»
И самые ранящие строки:
«…Но есть в конце пути мой дом
И ждёт меня с любовью в нём
Моя, всегда моя жена».
Проснувшись утром, постаралась стряхнуть всё, на меня нахлынувшее. Нарочно развивала повышенную деятельность, хотя с Лидочкой всё же нашла случай поделиться, что свидание с Саней и его стихи разбередили мне душу.
Вечером уехала в Рязань. Решив во что бы то ни стало подавить своё смятение, дома я настолько расхрабрилась, что сказала В. С., что виделась со своим бывшим мужем, но что от этого ничего не изменилось — всё остаётся по-старому.
Всё больше начинали мучить угрызения совести. Старалась задушить, не поддаваться… Но уже ничего не могла с собой сделать. Уединяясь, всё читала и перечитывала стихи.
Свободное копирование
