Понедельник, 2 февраля
Утром вижу по обыкновению министра. Он говорит мне о своих политических заботах и о предполагаемом вечере. Предлагаю ему перенести на несколько дней его кабинет в мою квартиру.
Вторник, 3 февраля
Придя к министру, нахожу его несколько обеспокоенным тем, что Владимир Оболенский не дал еще ответа о желании государыни относительно ужина; есть и еще неприятность - суфлер не свободен во вторник вечером. Дамы имеют безумие просить министра обратиться к Их Величествам с просьбой о назначении другого дня. Я умоляю его не делать этого; обещаю ему добиться у Всеволожского освобождения на этот день суфлера за счет изменения порядка спектаклей.
По возвращении меня зовут к Гирсу, который говорит, что очень доволен своим докладом в деловом отношении, но испытывает некоторые сомнения касательно отношения Их Величеств к его вечеру. Когда собрались к завтраку, государь и государыня сначала удалились в соседнюю комнату и там пошептались. Государыня вышла нахмуренная, не дотронулась до еды и имела недовольный вид, тогда как государь был весел и любезен. Министр подумал даже, что произошла какая-то перемена, и, чтобы выяснить этот вопрос, заговорил о ежедневных репетициях. Тогда государь подтвердил обещание быть и назначил съезд в 8 1/2 часов. Вопрос об ужине все еще не выяснен, и я хочу просить Олу узнать у его брата ответ. Но министр чувствует какое-то недоброжелательство со стороны государыни, и Гирсу тяжело при мысли, что приглашение его неприятно Их Величествам. Он не хочет говорить об этом жене, чтобы ее не расстраивать, и никому вообще, но, раскаиваясь в том, что все это затеял, твердо решил никогда больше ничего подобного не повторять. В отношении дел государь был очень разумен и одобрил посланную министром в Государственный совет объяснительную записку.
Влангали говорил вчера, что ее будто бы нашли очень слабой, но ведь он не испытывал бы особых сожалений, если бы министр принял на себя обязанность таскать для других каштаны из огня.
Свободное копирование
