Среда, 17 декабря
Министр вызывает меня довольно рано. Он говорит, что, боясь нескромности нашего неисправимого барона, он не мог вчера ничего мне сообщить касательно доклада, но остался вполне доволен настроением государя. Его Величество одобряет его план конфиденциального разговора с Волкенштейном. Он с интересом выслушал то, что говорили Гирсу болгарские офицеры, и несколько хмурился только при рассказе министра, что они боятся возвращения Каульбарса в Болгарию. Что касается обращения к княгине Юрьевской, государь находит это излишним ввиду того, что она в Ницце, куда болгарские делегаты, конечно, к ней не поедут.
После чая в 4 часа я иду кое-что купить на вечер. На Морской встречаю возвращающегося от Островского Зиновьева, который мне рассказывает, что перед обедом он был очень удивлен приходом к нему Груева, который, вопреки нашим предположениям и тому, что министр сказал вчера государю, не уехал и уверяет, что был задержан по распоряжению Каткова и Каульбарса, чтобы быть представленным императору; он просит пока у Зиновьева разрешения напечатать в Одессе прокламации, которые должны быть распространены в Болгарии с целью ниспровержения правителей.
Как вести дела при подобной анархии! Я возмущен.
Вечером концерт Гамбургера. Непосредственно перед ним мы получаем длинное донесение от Персиани, отмечающее сильное волнение в Сербии, направленное против короля Милана, более или менее замаскированным вдохновителем которого является черногорский князь Николай, и в которое Персиани как будто бы собирается вмешаться.
Великая княгиня Александра Иосифовна приехала с двумя сыновьями на концерт и ужасно надоедает министру, который находится под сильным впечатлением безрассудства нашего представителя в Белграде.
