Между тем новость, полученная князем 25 июля, что великий визирь перешел со своей армией Дунай и что корсары видели на Черном море значительный флот, заставила его поспешно собрать войска. Я получил команду над шестью эскадронами воронежских гусар, лучше чего я не мог желать на такого рода войне, какая должна была произойти. Генерал Рибас был послан в Очаков и Хаджибей для наблюдения над мерами защиты, так как здесь ожидали высадки; генерал Гудович отправился туда же, чтобы командовать. Троицкий полк, стоявший на квартирах на берегу Буга, близ Витовки, получил приказ двинуться в эту сторону так же, как и полк Херсонской легкой кавалерии. Но эти незначительные приготовления были весьма недостаточны на тот случай, если бы турки попытались сделать высадку. К счастью, она не входила в их расчеты.
В конце июля порядок битвы не был еще составлен, генералы еще не были распределены. Говорили, что корпус армии, генеральная квартира которого была в Ольвиополе, составит центр; что Молдавский полк, под командой Репнина, составит правое крыло, а полк Эльмта - левое. Но ничего не было определено. Комплект в полках был полный, и полки оправились уже от последней кампании, но не было ни учений, ни упражнений как инфантерии, так и кавалерии.
Князь запрещал полковникам устраивать малейшие учения и всевозможного рода маневры и, за исключением ношения оружия, ни один полк не умел даже отличить правую и левую руки, вопрос о чем всегда удивлял всю армию, которую фельдмаршал Румянцев обучал совершенно иначе, скорее преувеличивая свои требования.
Так как в то время полковники были поставщиками и откупщиками своих полков и содержание и ремонт были, по распоряжению начальства, всецело поручены им, то они очень ценили этот порядок; лошади и одежда были лучше, прочнее и обходились дешевле; но служба от этого настолько же проигрывала, и здравомыслящие люди были очень встревожены этим. Единственно своею ненавистью к фельдмаршалу Румянцеву, которому князь Потемкин задался целью все делать наперекор, он был вовлечен в эти военные бессмыслицы. Его разум и здравый смысл уступали этой антипатии, которую он не в силах был побороть даже в вещах второстепенной важности. Эта антипатия должна была подать надежду, что его поступки в эту кампанию во всем будут противоположны поступ кам последней кампании, лишь бы повредить фельдмаршалу за его прежнее бездействие. Но все лето прошло в стычках с турецкими отрядами, без какой-либо битвы, достойной быть упомянутой.
Войска оставались невежественными и праздными, а полковники мстили за бедствия и за голод прошедшей кампании, предаваясь роскоши и избытку, к которым они были очень склонны, а барыш, который они имели от поставок полку, в особенности в кавалерии, всячески способствовал этой склонности.
Разрешенные полковникам и обычные у генералов палатки устроены таким образом, что содержат все домашние удобства; наметы, которыми покрывают палатки офицеров всех армий, содержат здесь то, что называется домиком; это квадратный домик с деревянными углами и холщевыми стенами, покрытыми сукном, в них приделывают одно или два окна со вставленными стеклами, осенью ставят печь, а иногда допускается и деревянный пол. При передвижении лагеря все складывается, как ширмы, и так же легко все опять расставляется. На первом эскадроне или первой роте инфантерии лежит обязанность поставить или снять эти жилища, и солдаты, поставив ружья в козлы, сначала разбивают палатки, а затем уже озабочиваются о своих собственных нуждах и о своих лошадях. Я видел и сам имел такие домики, которые ежедневно переставлялись и разбивались и были так обставлены, как хорошенькая городская комнатка. Однако я сильно сомневаюсь, чтобы можно было позволить себе эту переборку в войсках, действующих против европейской армии.
У солдат есть особого рода повозки на двух колесах для перевозки их палаток; они великолепно приспособлены и должны бы быть введены во всех армиях. Лагерь разбивается и снимается скорее, чем где-либо в другом месте. Но, с другой стороны, чрезмерное множество допускаемого багажа и привычка к мотовству и излишеству, которая, благодаря пониженному тарифу для всех чинов, вследствие легкости способов передвижения фуража, которым изобилует степь, легко может появиться на будущее время и в других войнах и будет непременно вредить действиям русских войск во всех странах.
Меня постоянно пугал обычай - и я не мог к нему привыкнуть - отправлять коней целого полка на пастбище в степь табуном, хотя бы и на небольшое расстояние от неприятеля. Такой порядок заменяет во всей армии фуражировку, производимую в других войсках. В лагере остается только по эскадрону от каждого полка. Остальные кони проводят время стоянки на пастбище, не возвращаясь в пикет; меняются только люди, которые стерегут пастбище, и при этом меняют лишь расстояние пастбища от лагеря в зависимости от близости неприятеля. Этот странный и вредный обычай может существовать только в войне с турками, но он мешает обучению войск, одной из важнейших статей военного ремесла; только для коней это хорошо, и они бывают всегда в наилучшем состоянии.
Свободное копирование
