В конце августа достигли мы границы Тобольской губернии; повсюду спрашивали меня, скоро ли будет новый губернатор тобольский Александр Николаевич Муравьев, который в 1826 году вместе с нами приговорен был Верховным уголовным судом к каторжной работе, но при конфирмации всемилостивейше повелено было без лишения чинов, орденов и прав дворянства сослать его в Сибирь на жительство. Сначала отправили его в Якутск, на пути с берегов Лены воротили его и все его семейство и переместили в Верхнеудинск. Чрез два года получил он там должность городничего, потом был городничим в Иркутске, после председателем губернского правления и потом губернатором в Тобольске. Во всех этих должностях в Сибири делал он много добра и оставил по себе память бескорыстного и полезного слуги отечества. Очень часто случалось ему при письменном изъявлении своего мнения, при докладах правительственных актов быть одному против мнения многих; случалось, что при таких важных делах, кои представляемы были на высочайшее усмотрение, государь отмечал собственноручно -- "согласен со мнением Муравьева". Но трудно было ему держаться надолго против происков целой ватаги недоброжелателей и взяточников, которым показалось преступлением, что губернатор ничего не берет даже с откупщиков. Чрез несколько лет борьбы с интригами и доносами и после совестливого управления губернией он был назначен председателем Таврической казенной палаты. В конце царствования Николая был он по собственному желанию переименован в генерал-майоры, а по воцарении Александра II был он назначен губернатором нижегородским, когда созываемы были губернские комитеты для улучшения быта крестьян и предварительных мер их освобождения; тут он был совершенно на своем месте, как муж, приготовившийся к важному перевороту. Дворянство этой губернии было во всем передовое, по своему самоотвержению и великодушию губернатор за отличие произведен был в генерал-лейтенанты, и когда уже старость и слабое зрение заставили оставить общественную службу, то был уволен со званием сенатора и скончался в Москве в 1863 году.
Когда приехали в город Тару, мы остановились у почтового двора и спросили, где останавливаются проезжающие. Не желая войти в почтовую контору, я пошел прямо к крыльцу; на лестнице стоял почтмейстер в парадном мундире, встретил меня с поклоном и величал меня превосходительным. Я тотчас догадался, за кого он меня принимает, и, сказав, что я не губернатор, а ссыльный, просил его указать мне отдельную комнату для жены моей с младенцем. "Сделайте мне честь и остановитесь у меня; в случае внезапного приезда губернатора есть у меня еще комнаты для него; прошу покорнейше, супруга ваша и вы здесь отдохнете спокойно". Он ввел нас в свои приемные комнаты и просил позволения представить нам жену свою. Вошла его супруга, молодая и миловидная, и после наших приветствий муж обратился к ней, взял ее за руку и, указав на жену мою, сказал ей прерывающимся голосом: "Вот, друг мой, прекрасный и высокий пример, как должно исполнять священные свои обязанности; я уверен, что ты, в случае несчастья со мною, будешь подражать этой супруге". Ласковые хозяева угостили нас, уложили нашего младенца на парадном диване и всячески уговаривали нас остаться у них, по крайней мере, сутки; но мы спешили, остались здесь только часа на три.
В это время посетили нас неожиданно двое ссыльных, проживавших тогда в Таре: Флегонт Миронович Башмаков, знаменитый батарейный командир в Отечественную славную войну 1812 года; после заключения мира оставался с батареею во Франции в корпусе Воронцова, а по возвращении с корпусом в Россию в 1818 году имел несчастье утратить или проиграть казенную сумму и был разжалован в солдаты. В 1826 году, по принятому участию в восстании Черниговского пехотного полка, был он сослан на поселение в Сибирь и жил в Таре в крайней бедности. Ни несчастье, ни старость, ни нужда не могли согнуть храброго артиллериста; он умер в Тобольске в 1859 году, имев 90 лет от роду. Статский советник Граб-бе-Горский был также в молодости артиллеристом, имел Георгиевский крест за храбрость, вышел в отставку после войны с Наполеоном и служил в Сенате. Декабря 14-го он показывался на Сенатской площади посреди каре восставших рот в парадной форме, в шляпе с плюмажем. Он долго арестован был в крепости и был сослан в Березоз на жительство без лишения чинов, дворянства и орденов; после переведен был в Тару, где климат не так суров, как в Березове, и где после тяжкой болезни скончался в одиночестве.
Вежливый и добрый почтмейстер Верещагин проводил нас так же ласково, как встретил; кажется, он на время только согласился служить в Сибири для скорейшего повышения в чин коллежского асессора; тогда экзамены были строгие и пытливые. Мы ночевали в тот день в селении у вдовы; к ней собрались три сестры, также вдовы, все в черных одеждах, в печали. Я старался заговорить их, жена моя их утешала, и наш самовар и душистый чай немного их рассеял. На следующий день 29 августа переменяли лошадей в богатом селе Рыбинском, где хозяин, крестьянин-земледелец, имел просторный дом с хорошею мебелью с зеркалами, картинами, коврами, как случалось мне видеть только у семейских за Байкалом. Бойкие кони помчали нас до следующей станции чрезвычайно быстро; жена моя привыкла к этой езде, но по временам ощущала боли, возвращавшиеся чрез несколько минут. Приехал на станцию в Фирстову деревню, видел, что предположения наши и расчеты не сбылись. Жена моя должна была лечь в постель; я тотчас разослал людей за бабкою, и чрез час бог даровал нам сына. Сын мой Василий, родившийся на пути, на почтовой станции, был самым спокойным и кротким младенцем из всех моих детей.
Свободное копирование
