Сначала было всех нас в Чите 82 человека, а по отъезде шестого разряда на поселение, Толстого в Грузию и Корниловича в Петропавловскую крепость осталось нас 70 человек и 7 дам; А. И. Ентальцева уехала с мужем на поселение. Вновь прибывших, осужденных не вместе с нами, но особым судом, привезли к нам: К. Е. Игельстрома, А. И. Вегелина и Рукевича и трех бывших офицеров Черниговского полка: барона Соловьева, Мозалевского и Быстрицкого.
Всякому невольнику беспрестанно на мысль приходит воля. Все думали, как бы освободиться всем вместе, и в том числе и наши безвинно страждущие дамы; о том же думали другие изгнанники на каторжной работе, вне нашего острога. В Нерчинских рудниках, где работали сначала восемь наших товарищей, оставалось еще несколько человек из бывших офицеров Черниговского пехотного полка, осужденных не с нами вместе, но особенным военным судом за освобождение Сергея и Матвея Ивановичей Муравьевых-Апостолов из-под ареста в полковом штабе. Там были Быстрицкий, Мозалевский, барон Соловьев и Сухинов; последний из них решился поднять всех каторжных, с их помощью освободить нас из острога и предоставить нам дальнейшие предприятия. Большинство нерчинских рудокопов согласились; условлено было обезоружить караул и начать рано утром следующего дня, как за день до того предатель открыл все дело, и Сухинов с главными зачинщиками были закованы. Все дело было донесено в Петербург; нарядили военный суд; наш комендант был председателем суда. Сухинова и еще десять человек приговорили к смерти; накануне исполнения приговора Сухинов сам повесился на бакаушке печи своей тюрьмы, другие были расстреляны, а Соловьева, Мозалевского и Быстрицкого перевели к нам в Читу, дабы отклонить их от подобных препятствий.
Вероятно, по этой же причине предпочли держать нас особенно, не вместе с другими преступниками, в больших рудниках. Утверждают, что эта мысль представлена была императору генерал-губернатором Восточной Сибири Лавинским, которому государь при прощании с ним в Москве после коронации сказал: "Смотри же, ты отвечаешь мне за этих господ!" -- на что генерал-губернатор ответил, что всякий надзор будет невозможен, если они будут распределены в различных местах различных рудников Сибири.
В Чите караулила нас рота пехоты и полсотни сибирских казаков. Несколько человек из наших товарищей крепко занялись приготовлениями к побегу, особенно из высших разрядов, приговоренных на двадцатилетнее заточение. Другие же, сперва в меньшинстве, а потом в большинстве, видели явную невозможность такого предприятия и откровенно доказывали это и противодействовали решительно. С караулом было бы не трудно справиться, солдаты были нам очень преданы, они волею или неволею передали бы свое оружие; следовательно, из острога могли бы освободиться и выйти из ворот частокола и из селения; но куда идти? На юг, чрез Маньчжурию и Даурию в Китай, был бы путь ближайший за границу, но китайцы выдали бы; кроме того, до достижения границы достаточно было бы полсотни казаков, которые, преследуя нас денно и нощно, не давая нам часового покоя, могли бы извести нас в неделю. От местных жителей, кочующих бурят, не было бы никакой защиты, они за одежду и за шапку застрелили бы нас, как пушного зверя. Другой путь указывал на юго-восток, добраться до берега Амура в лодках и по направлению реки плыть к Великому океану и спастись в Америку.
Но до достижения Амура и океана предстояли те же препятствия, какие встретились бы по первому направлению к китайской границе, и, не достигнув еще Амура, были бы преследуемы вдоль обоих берегов Ингоды и Шилки, из прибрежных селений захватили бы или затопили бы нашу бессильную флотилию. На запад -- дорога вела 4000 верст до границ Европейской России; на таком протяжении представлялись сотни преград для бегущей кучки. На севере -- путь вел по тундрам бесхлебным к Ледовитому морю. Поодиночке легче представлялась возможность укрыться и освободиться: ежегодно из Нерчинска спасаются бегством несколько человек отдельно. Трое из сосланных черкесов добрались до своей родины чрез озера Аральское и Каспийское. Но одиночное бегство из нашего острога имело бы неминуемым следствием строжайшие меры против оставшихся арестантов; никто не хотел взять на себя такую ответственность. Другое дело было с теми, которые жили на поселении, где они были рассеяны поодиночке, но и там побег одного имел бы жестокое последствие для других. М. С. Лунин сделал для себя всевозможные приготовления, достал себе компас, приучал себя к самой умеренной пище, пил только кирпичный чай, запасся деньгами, но, обдумав все, не мог приняться за исполнение; вблизи все караулы и пешие и конные, а там неизмеримая, голая и голодная даль. В обоих случаях -- удачи и неудачи, все та же ответственность за новые испытания и за усиленный надзор для остальных товарищей по всей Сибири.
Свободное копирование
