Друзья

Глава 5. Друзья.

Счастлив тот, у кого они есть. Хотя бы один друг, но с которым ты и в огонь, и в воду. А были ли у меня друзья? У меня были товарищи по играм, по школе. С некоторыми я сходился ближе, чем с другими. Но и с теми, первыми, настоящей близости не было. Между нами всегда что-то стояло, была какая-то непереходимая грань, за которой скрывалась опасность потерять себя, раствориться в другом… Возможно, я чувствовал, что на каком-то расстоянии силы притяжения между нами ослабевали, и я боялся, что верх возьмут силы отталкивания, и я потеряю даже то немногое, что имею. Всякая дружба подразумевает какую-то зависимость одного от другого. Недаром говорят: «Из двух друзей один всегда раб другого!» И я инстинктивно чувствовал, что сделай я ещё один шаг навстречу и – прощай моя свобода! Мой чрезмерный эгоизм был всегда на страже и не мог допустить этого. Сильный человек уверен в своих силах, он не боится впасть в зависимость от своего окружения. Но есть ли у него друзья в этом окружении? Нуждается ли он в друзьях? За ним идут, потому что в нём нуждаются. Я ни в ком не нуждался, я был и есть самодостаточен, но и вести за собой я тоже не мог, да никогда и не хотел. В этом моя слабость, я напрочь лишён честолюбия. Я не могу быть лидером, но и в хвосте плестись за кем-то я тоже не хочу. Поэтому я всегда один…

Проучившись целый год в первом классе Потьминской школы, я так и не приобрёл себе друзей среди своих одноклассников. По-видимому, я был слишком поглощён новой обстановкой и самим учебным процессом. Из всех своих соучеников я тогда обратил внимание только на троих девочек: Валю Кобелькову (мне нравилось её лицо), Нину Бородину (её как-то особо выделяла наша учительница Тамара Дмитриевна Софронова) и Розу Кракович. Последняя запомнилась особенно.  Роза была из еврейской семьи. Их нищета бросалась в глаза даже мне, маленькому мальчику. Жили они рядом с моим «дядей Федей» в Заречке в старой, покрытой соломой и вросшей в землю по самые окна, хижине. Назвать домом их жилище можно было только с большой натяжкой. Кроме Розы у её матери были ещё дети, а вот отца я там не заметил; может, его и не было совсем. Роза всегда была одета очень бедно и видно было, что её платье сшито из обносков её старшей сестры. Но бедностью нас тогда не удивишь, и запомнилась Роза другим: она была слепая. Почти слепая так, что она ничего не видела на классной доске. Я слышал разговоры, что её собирались перевести в спецшколу для слабовидящих. Слепота этой девочки поразила меня, первый раз в своей жизни я столкнулся с таким несчастьем. (На фото Роза Кракович сидит в первом ряду первая слева; Нина Бородина сидит рядом с Т.Д.Софроновой, а Валя Кобелькова с большим бантом стоит за спиной моей первой учительницы).

Я наблюдал за этими девочками со стороны и никаких шагов навстречу не делал. Пока мне было это не интересно.

Летом 60-ого года папа разобрал наш «дом на горе» и увёз его в Карсун. Мы же с мамой поселились в доме тёти Паши Зыриной в Серёдке, и отсюда уже я пошёл во второй класс. Почти напротив нас жил мой одноклассник Женя Суслин, но дружбы почему-то не получилось. Зато рядом со мной в то время я вижу Колю Башарина (сидит в первом ряду второй справа), жившего на другом конце села на Верху. Мы с ним встречались после школы и у нас были, наверное, какие-то совместные занятия. Однажды Коля привёл меня к себе домой. Он жил в большом каменном доме (так мне тогда казалось). И всё тут было не так, как у нас в «доме на горе»: и большая комната, и тяжёлые фиолетовые портьеры на дверях. Какая-то женщина сидела на стуле с шитьём. Она с улыбкой посмотрела на нас и что-то ласковое сказала.

В другой раз я привёл Колю к себе в дом тёти Паши, и, наверное, собирался тут задержаться. Неожиданно из комнаты вышел отец и строгим голосом выпроводил нас на улицу. Мне было обидно и стыдно перед Колей за то, что нас, как котят, выкинули на улицу. А ведь дело уже шло к тому, чтобы, как говорится, «дружить домами». Но природная сухость отца или тот факт, что дом был чужой, помешали этому. Больше я не помню Колю Башарина рядом с собой. А летом 60-ого года наша семья навсегда покинула свою родную Потьму…

Прошла жизнь. Коля Башарин уже пять лет лежит в сырой земле на Потьминском кладбище. Там же покоится и Коля Зотов (стоит первый слева на фото), убитый в пьяной драке. Валя Кобелькова, окружённая детьми и внуками, ещё служит в ОВИРе в звании майора в Вешкаймском РОВД. Нина Бородина живёт и врачует больных людей в Самаре. Розу Кракович видел последний раз уже лет двадцать назад на улице Ульяновска, но не подошёл… Так же, как никто не подошёл ко мне в день нашего отъезда из Потьмы. А на другой день мои бывшие одноклассники проснулись, а меня в Потьме уже не было, как будто и не бывало никогда. Жалели ли они о моём отъезде, вспоминали ли меня? Слишком тонкой нитью были мы связаны, чтобы жалеть и вспоминать.

А новая жизнь в Карсуне с первого же дня закружила нас новыми товарищами, новыми играми и занятиями. Но сразу же должен сказать, что ни с кем из них ни я, ни брат Саша не стали по-настоящему друзьями. Как-будто какой-то изъян сидит в нас и сводит на нет естественную в детском возрасте потребность дружить.  Не хватает одного, последнего и единственного, звена в той цепи, которая может связать людей навек. Эта цепь может быть длиннее или короче, но без этого последнего звена она не имеет никакого значения. По-видимому, дружба, настоящая дружба – это такое же редкое природное явление, как и любовь.

Уж на что мой брат был в коротких отношениях с Геной Зотовым, нашим соседом и Сашиным одноклассником, но как только прозвенел последний звонок в школе и Гене не удалось поступить в военное училище, он стал всячески избегать встреч с Сашей. А Саша настолько привязался к нему, что, каждый раз, приезжая в Карсун на каникулы, первым делом спешил встретиться с Геной. По моим наблюдениям встречного движения не наблюдалось: то Гена куда-то ушёл, то ещё не пришёл… Потом, после окончания пединститута, Гена частенько летом гостил у своих родителей в доме напротив, но, зная о приезде Саши в отпуск из Архангельска, он первый никогда не приходил к нам в гости… Правда писана в Библии, что гордыня есть самый смертный грех человека. И она выше всяких сил человеческих. Если уж она угнездилась в душе человеческой с рождения, то её не преодолеть. А Сашина душа чиста от этого греха. Всё это мои домыслы, конечно. Может быть, в душе у Гены было что-то сокровенное, чего не было у Саши, и он Гену просто не интересовал. Я ведь тоже особенно-то никем не интересовался. Мне стыдно признаться, но мне, кажется, известно моё сокровенное, что постоянно возвращало меня к самому себе…