30 мая 1998, суббота.
Столько впечатлений от моей первой американской экскурсии – голова кругом идет!
Не буду описывать Филадельфию – город как город. Главное событие – посещение музея Барнеса в пригороде Филадельфии. В этом музее хранится одна из крупнейших в мире коллекций импрессионизма. Ее создал страстный любитель искусства и, видимо, большой оригинал Альберт Барнес. Он вырос в рабочей среде, стал доктором, в начале века изобрел очень эффективный антисептик, принесший ему баснословное богатство, которое он тратил на приобретение картин и скульптур и организацию бесплатной школы искусств. Музей находится в большом красивом доме, похожем на дворец. Вокруг дома громадный парк, красивее которого я никогда ничего не видела: большие тенистые деревья, поляны, тропинки, цветники такие прекрасные и благоухающие и, кажется, растущие сами по себе. В убранстве дома – вкус, роскошь и великолепие. В коллекции – Матисс, Ренуар (самое большое собрание в мире), Сезанн, Ван-Гог, Модильяни, Сутин, Дега. Барнес был лично знаком со многими импрессионистами, они гостили у него, писали свои картины в его саду. И если внимательно посмотреть, в этих картинах можно узнать многие уголки сада. Помимо картин модернистов, Барнес собрал замечательную коллекцию предметов африканского искусства, много картин эпохи Возрождения. Многое в его музее необычно: Тинторетто и Гойя висят рядом с Матиссом и Ренуаром. Иногда это оправданно, но часто его любимый Ренуар проигрывает от соседства с такими титанами – недостаточная глубина и профессиональное несовершенство становятся очевидными, (это мне так кажется, а у Барнеса, похоже, было другое мнение). Под картинами нет этикеток, чтобы зрители оценивали картины самостоятельно, а не по громкому имени автора. Работы очень неровные – есть шедевры безусловные, но есть и картины очевидно слабые. Барнес ревностно любил свое детище, не хотел осквернять его рекламной шумихой и толпами равнодушных туристов. Поэтому до его смерти мало кому было известно об этой коллекции. Передавая музей государству, Барнес запрещал рекламировать его, издавать для этого каталоги, альбомы и т.д. Согласно завещанию при музее работает школа, где в течение двух лет всех желающих, и детей и взрослых, учат восприятию искусства. Музей предназначен не для зевак, а для людей так же страстно любящих искусство, как любил его сам Альберт Барнес. Как много сумел сделать для людей и для искусства этот человек!
Доступ в музей очень ограничен. Все экскурсии нужно заказывать заблаговременно. Я сама видела, как к музею подъехал автобус с туристами, развернулся и уехал. Это происходит, во-первых, по ограничениям, упомянутым в завещании, во-вторых, из-за противодействия богатых соседей, которым не нравится толчея на их улице.
Во время этой экскурсии я еще раз смогла убедиться, что психолог я, увы, очень неважный. Рядом со мной в автобусе сидел парень лет 30. Он все время крутился, задавал вопросы, с большим интересом разглядывал виды за окном. Для себя я определила, что это москвич, из разряда «новых русских», скорее всего, свежеиспеченный банковский чиновник или успешный коммерсант, впервые попал за границу, интересуется... Постепенно мы разговорились. Моего соседа звали Алексей Эренбург, он оказался племянником Ильи Эренбурга, («Трест «Д.Е.», «Хулио Хуренито», «Тринадцать трубок» – книги, которые я так любила в юности). Пять лет назад Алексей эмигрировал в Австралию. Там он занимается ювелирным делом, вполне успешно, хотя прежде - ни сном, ни духом. Здесь, в Америке, живут его родители. Он приехал к ним в гости, заодно присматривается, не переехать ли ему сюда. Я спросила, чем не устраивает его Австралия.
– Посмотрите на небо, – сказал он, – Что вы можете о нем сказать?
Погода была прекрасная, по синему небу плыло два-три облачка.
– Вот именно, два-три облачка. Ничего особенного, а на самом деле это очень важно – хоть иногда видеть облака. В Австралии круглый год все одно и то же – безоблачное синее небо. Это изнуряет.
Еще ему кажется, что Америка – более стабильная страна. В случае неудачи с бизнесом здесь меньше опасности быстро скатиться в трущобы.
