За завтраком начались неспешные разговоры о здоровье мамы, папы, о школьных проблемах с русским языком у Лёвочки. Дина Исаковна заочно знала мою семью, т.к. до моей поездки часто разговаривала с мамой по телефону.
- Вчера звонила ваша мама, - сказала она, - говорила, что дала вам к кому-то письмо и просила помочь узнать адрес этого человека. Письмо у вас?
- Да, - отвечаю, - письмо к одному знаменитому драматургу из Грузии. Сейчас он живёт в Москве. Он седьмая вода на киселе, погибшему на фронте, маминому бывшему мужу.
- Известному драматургу?! Значит, он знает всех в театральном мире! Он вам может помочь поступить в институт! - обрадовалась Дина Исаковна, - Мы его обязательно разыщем...
- Не надо. Спасибо. Я и маме сказала, что не пойду к нему. Он абсолютно чужой нам человек. В войну, когда маме после гибели мужа было очень тяжело в Тбилиси, он ей не помог. Да и нужен он театру, как толстый, ржавый гвоздь в диване!
- Ой, что вы такое говорите!? - всплеснула ручками Дина Исаковна.
- Это не я говорю. Это маме в рижском ТЮЗе сказали, - рассмеялась я. - Если и пойду к нему, то только со студенческим билетом передать привет от мамы.
- А вы с характером, девочка, - покачала головой Дина Исаковна. - Ну, ничего! Что-нибудь придумаем.
- А что тут думать!? - звони всем своим знаменитостям, и пусть они думают, как устроить Татку в институт!
- Ты совсем глупый стал? - рассердилась мама. - Ты забыл, где я работаю? Ты не догадываешься, что Дом композиторов к театральным институтам никакого отношения не имеет? А все знаменитые, как ты говоришь, композиторы узнают меня только тогда, когда от меня денежку получают! Я всего лишь бухгалтер.
Стенные часы пробили двенадцать.
- Ой! Уже двенадцать! - вскочил, как ошпаренный, Генка. - Пошли скорее! - схватил меня за руку и потащил из-за стола.
- Гена! Куда ты её тащишь?! Сумасшедший! - закричала Дина Исаковна.
- Надо, мам! - схватив яблоко, уже на ходу, в коридоре, крикнул Генка. Когда мы были уже у парадной двери, со второго этажа донёсся до нас расстроенный голос мамы:
- Когда вы придёте? Гена! Гена!.. Ненормальный какой-то!
Минут десять мы бежали по каким-то улочкам, пробегали через дворы, тёмные подворотни, перебежали через большую улицу, вновь двор, улочка, наконец, перед небольшим сквером остановились. В глубине его на одной из скамеек сидели шесть парней и о чём-то беседовали. Генка дал мне отдышаться, отошёл на шаг, оглядел меня с ног до головы, удовлетворённо хмыкнул и, показывая на парней, сказал:
- Там мои лучшие друзья. Я тебе о них рассказывал, а сейчас с ними познакомлю, - и, взяв меня под руку, повёл к скамейке. Парни, увидев нас, тут же вскочили и, глядя на меня в упор, ждали нашего подхода.
- О! Какая неожиданная встреча! - в своём шутливом тоне начал Генка. - Привет, БАСяки! - потом повернулся ко мне и начал представление. - Наточка! Посмотри на эти лица и хорошо их запомни... Гений всех времён и народов - Фима. Вчера нобелевку получил по физике!
Фима грустно вздохнул...
- Не дали?! Ничего, завтра разберёмся!.. – уверенно пообещал Гена и повернулся к другому парню.
- Любимец всех евреев Москвы - красавчик Марк. Когда он играет на скрипке «Тум, балалайка», евреи плачут... – притворно всхлипнул Генка и тут же, молитвенно сложив руки, обратился к самому старшему парню:
- Благослови, Гарик!..
- Буль-буль… Буль-буль – почти серьёзно промолвил Гарик и протянул Генке для поцелуя пробку от пивной бутылки.
- Святой человек, - поцеловав пробку, продолжил Гена. - Любую воду превращает в вино и щедро причащает им всех заблудших. - Смахнув «набежавшую слезу», Гена вновь преобразился. - Смотри, - торжественно продолжил он.
- Славные бойцы, невидимого пока для страны, фронта, шаг вперёд! – скомандовал Гена, и оставшиеся трое ребят, как солдаты на плацу, шагнули вперёд. – Разреши тебе представить, Наточка, Алексея, Михаила и Николая – философов, всё подвергающих сомнению, кроме любви...
Ребята хохотом встречали каждую характеристику о себе и кивком головы в мою сторону обозначали своё имя. Всем было от 17 до чуть больше 20 лет, только Гарик казался намного старше.
- Запомни их, Наточка, и никогда с ними не водись. На их счету не менее десяти приводов в милицию за хулиганство и не менее ста раз они подвергались родительской порке за учинённые безобразия. Хорошие девочки из приличных семей с такими мальчиками не водятся...
Последнюю тираду ребята оценили дружным хохотом, смеялась и я. Напряжённость куда-то ушла и я спросила:
- Девочки с вами не водятся, потому что вы босяки?
- Нет, капелька, - сказал, взяв меня за руку, Марк. - Мы не бОсяки, а БАСяки - члены Братского Арбатского Союза и с радостью примем так весело смеющуюся девушку под свою защиту. - Тут он склонился к моей руке и поцеловал её.
- Закатай губы обратно, Марк! - стоя рядом со мной, тихо сказал Гена, - и к раритету не прикасайся.
- Я же без подлых мыслей, Гек, - начал оправдываться Марк, - я только с благоговением приложился к этой святой чистоте!
Генка демонстративно вытер мне поцелованную руку, посадил на скамейку, сел рядом. Ребята, по-прежнему смеясь, расположились вокруг.
- А где остальные? - спросил Гена.
- Ты же опоздал! Они ушли в пивбар заливать вчерашнее горе, - ответил Николай.
- Проиграли!? - в ужасе воскликнул Генка. - Басяки проиграли этой шпане из Сокольников?!
- 2:3! - вздохнул Коля. - Тебя же не было! Попёрся в какой-то лес за цветами! Не мог их на Арбате купить?
«Вот откуда незабудки! Значит, ребята из-за меня проиграли... Как жаль...» - подумала я, и вновь чувство благодарности к Генке согрело душу.
- Не играл Максим - вывих ноги, - продолжал Коля, - не пришёл Петька - лень этого козла обуяла! Пришлось Фимку на ворота ставить. А он, хоть и широк, половину ворот собой прикрывает, а пенальти не держит...
- Да, будет тебе, Колька, жаловаться! - миролюбиво, но виновато, заговорил Фима. - Разве мир перевернулся от проигрыша? Жизнь продолжается!
- И впрямь, Колька, кончай плач Ярославны! Предлагаю залить вчерашнее горе прямо здесь, но, освятив причащение нашим ритуалом, - сказал Гарик и постучал по портфелю. - С собой ли у вас, заблудшие, необходимые предметы?
- С собой, с собой! - радостно повскакали со своих мест ребята. - С собой, отец наш родной!