В каком уголке России не знали рассказчика из еврейского быта Павла Исаевича Вейнберга, и в каком из этих уголков появление Вейнберга не сопровождалось скандалом со стороны еврейского населения? Вейнберг избрал своей специальностью рассказы из еврейского быта совершенно случайно. Выступив в Одессе, где он воспитывался во второй гимназии, на одном любительском спектакле в качестве рассказчика, Вейнберг имел колоссальный успех, что главным образом объясняется тем, что рассказы в этом жанре были в то время новинкой. Было это, кажется, в 1866 г. Успех вскружил голову юноше. Выступив еще раза два, но уже не в любительском спектакле, а по приглашению антрепренера городского театра Фолетти, при чем успех его все возрастал, Вейнберг окончательно решил посвятить себя сцене и не только в качестве рассказчика, но и драматического артиста. Я помню его в трех ролях, последовательно исполненных им в течение короткого времени: Хлестакова в "Ревизоре", Англичанина в "Купленном выстреле" и Янкеля в "Маркитантке". Из всех этих ролей наиболее удалась Вейнбергу, как и следовало ожидать, роль Янкеля. "Маркитантка", благодаря участию Вейнберга, дала несколько полных сборов. Не скажу, чтобы Вейнбериу совсем не удалась роль Хлестакова, но иллюзии сильно вредил голос артиста, какой-то визгливый, резавший слух. И странное дело, этот-же голос вполне подходил к еврейскому акценту, при передаче рассказов. Чтобы Вейнберг после Одессы выступал где-либо в качестве актера -- я ни от кого не слыхал, но лично мне приходилось встречать его впоследствии во многих городах и всюду, за исключением впрочем Киева, только в качестве рассказчика. Насколько Вейнберг был хорош в еврейских рассказах, настолько-же он был слаб в рассказах из народного быта; особенно слабым он казался для тех, кто имел случай хоть раз в жизни слышать неподражаемаго Ивана Федоровича Горбунова. Вейнберг обладал особенной способностью собирать анекдоты, из которых им и составлялись сцены и рассказы. За хороший анекдот Вейнберг не отказывался даже платить, а если эти анекдоты передавались ему приятелями, он, вместо денег, дарил обыкновенно на память галстук. Знакомых и приятелей у Вейнберга была такая масса, что в любом из русских городов, в которых он появлялся, он чувствовал себя как дома. Знакомству этому не мало содействовали его веселый нрав и остроумие. С русской артистической семьей Вейнберг был также очень близок и не удивительно: вряд ли в России есть такой театр, на подмостках которого не выступал-бы Вейнберг. Одно время он был до того популярен, что вечера его давали громадные сборы, впоследствии программа вечеров дополнялась, для большего успеха, участием и других лиц. Был даже такой период, когда Вейнбергь разъезжал по России с венгерской шансонетной певицей Илькой Огай, устраивая литературно-вокальные вечера: представителем литературы был Вейнберг, а вокальной части г-жа Огай.
Выше я указал уже, что Вейнбергу часто устраивались скандалы со стороны еврейского населения. Хотя к таким скандалам Вейнберг повода не подавал, ибо рассказы его никогда не рисовали евреев с дурной стороны, а касались только находчивости и остроумия евреев, тем не менее находились лица, которым вообще не нравилось почему-то появление Вейнберга на сцене; их злил его успех, злило наконец то, что Вейнберг, будучи сам из евреев, осмеливался изображать их на сцене. Вейнберг к этим скандалам относился довольно равнодушно и после каждого такого скандала рассказывал о нем на другой-же день со сцены и, конечно, в юмористической форме. Помню его рассказ, как толпа евреев в Одессе ожидала выхода его из театра с целью избить. Евреев было человек двадцать. Когда Вейнберг появился, послышался голос из толпы: "ну начинай", "зачего я, начинай ты" послышалось в ответ. Вейнбергь прошел квартала два; в толпе все шли переговоры, кому начинать, но, видимо, никто не решался выступить первым. Вдруг кто-то крикнул: "Г-н Вейнберг!" -- "Что вам угодно?" остановился тот.-- "Спокойной вам ночи!" -- "И вам также".-- "Благодарим вам, будьте здоровы". И толпа разошлась. Интересно, что в то время как некоторые евреи восставали против Вейнберга, интеллигентная часть еврейского общества относилась к нему весьма дружелюбно и в среде ее он имел обширное знакомство во многих больших городах. С Вейнбергом я часто встречался, а в последний раз виделся с ним в Киеве в 1886 г. По газетным известиям, лет пять тому назад Вейнберг впал в нужду, серьезно заболел и попал в Тифлисе в больницу. Вышел-ли он из больницы и какова судьба его в настоящее время -- не знаю; ни слышать, ни читать о нем мне с тех пор не приходилось. Говорили, впрочем, что жена его, певица Красовская, устраивает ежегодно в Петербурге концерт в его пользу, причем имя его обозначается инициалами П. И. В.
Началом артистической карьеры Вейнберга, как уже сказано, было появление его в дивертисменте. Здесь кстати будет сказать несколько слов вообще о дивертисментах в прежнее время. Им публика придавала громадное значение и тем охотнее шла в театр, чем длиннее был дивертисмент. Бенефицианты прекрасно знали конечно эту любовь публики к дивертисментам и старались по возможности их разнообразить: исполнение юмористических куплетов, чтение серьезных стихотворений, пение романсов -- все это было вносимо к программу дивертисмента. По части юмористических куплетов отличался комик Александровский 2-ой {Об этом артисте я слышал через несколько лет, что он заболел расстройством умственных способностей, в чем наглядно убедились в Орле по следующему факту: купив на триста рублей рябчиков, он из пуха их приказал сделать для себя перину, на которой и спал, хотя и недолго, так как его вскоре отправили в больницу.}. Александровский 1-ый (трагик) читал из Некрасова, романсы пел Николаев (тенор), причем громадный успех имел всегда его романс: "Ах няня, няня, что со мною". Кто в особенности содействовал сборам своим появлением в дивертисментах,-- так это Павел Александрович Никитин. Кто не знает, что Никитин был выдающийся чтец, не имевший соперников. Читал хорошо бесспорно и Монахов, но того впечатления, которое производил Никитин, Монахову никогда не удавалось произвести. Никитин, был чтец, которого можно было заслушаться; для чтеца стихотворений, как известно, высшая похвала, если сказать, что "стиха не слышно". Этим громадным достоинством и обладал Никитин в совершенстве. Как актер, Никитин далеко не всегда был удовлетворителен, но имя его, как чтеца, пользовалось громадной известностью. Никитин, выступая в Чацком, его не играл, но читал он Чацкого так что об игре никто и не думал. Чтение монолога: "Не образумлюсь, виноват" было шедевром чтения. Есть у нас чтецы и в настоящее время (мелодекламаторов, вроде Долинова, я в счет не ставлю, это уже искусство новейшей формации, которое быть может кое-кому и нравится, но встарину было иначе: читать-так читать, нет-так петь, а играть-так играть,-- одно из трех, но читать, петь и играть одновременно -- до этого додумались уже впоследствии). Есть, говорю я, чтецы и в настоящее время, но читают они, en passent, и потому весь свой репертуар ограничивают каким-нибудь "Поросенком", "Индюком" или "Охотой", да и то пускают в ход этого "Поросенка" или "Индюка" с благотворительной целью, в пользу воспитанников учебных заведений. Дивертисмента в театре теперь нет и нет его не потому, что публике он не нравится, а по причине более простой: читать некому, нет артистов или артисток, которые позаботились-бы об обширном репертуаре для чтения, а повторять постоянно одно и тоже неудобно, да и публике надоест слушать. Чтобы выучить одно стихотворение и повторять его в течение целого ряда лет, для этого, как-бы это помягче выразиться, надо быть слишком смелым. Такие смельчаки попадаются, но нельзя-же их причислять к категории чтецов.
Свободное копирование
