Разумеется, и женщина, так же, как и мужчина, должна вкладывать в свое произведение часть своей собственной, более романтичной, более мечтательной и более нежной души; но это-то именно и делает ее роман неисчерпаемой сокровищницей своеобразных и драгоценных психологических документов. Женщина -- холодна от природы, говорят физиологи. Возможно, но тем не менее любовь для нее имеет хотя иное, но не менее важное значение, чем для мужчины. Мужчина имеет в виду реальную цель -- обладание, женщина же полна идеальных стремлений; то, что у него выражается гордостью, пылкостью, то у женщины сказывается смирением, преданностью, нежностью, восхищением; одному любовь внушает смелость, отвагу, энергию, в другой вызывает горячее желание самопожертвования. Таким образом, мужчине почти никогда не удается дать такой тонкий анализ женской души, какой может дать женщина. И уже ради одного этого вклада, который женщина может сделать в изучении женской души, ей могут быть предоставлены широкие права гражданства в республике изящной литературы.
Советую читателю обратить внимание на романы Марселя Прево, пользующегося славой глубокого знатока женской психики, прочесть романы "Una donna" Сибиллы Алерамо, "Записки Линды Мурри" или "Записки идеалистки" Мальвиды фон Мейзенбуг. Назову еще три сочинения, которые я считаю характерными для сравнения методов писания мужчины и женщины. Прочтите "Дворянское гнездо" Тургенева, "Michel Teissier" Эдуарда Рода, и "Мельница на Флоссе" Джорджа Эллиота. Сюжет этих трех романов почти один и тот же: женщина любит, но ради нравственного долга отказывается от любимого человека. Хотя немногие романы отличаются такой жизненностью и правдивостью чувства, таким тонким анализом самых сложных чувств, таким полным интереса и реализма развитием событий и характеров, как романы Тургенева и Рода, тем не менее история Маргариты в "Мельнице на Флоссе" (если только можно провести параллель между совершенно оригинальными произведениями) отличается изумительной ясностью и мощью изображения. И эти преимущества вытекают именно из того факта, что историю души Маргариты рассказала женщина, тогда как характеры Лизы и Сюзанны подверглись исследованию со стороны мужского ума и мужского чувства. Только женщина могла нарисовать этот прелестный образ порывистой, страстной и пылкой души женщины, одаренной таким мощным, бурным стремлением к жизни, к любви, к свободе и таким глубоким инстинктивным чувством чести и нравственного долга! Вы не встретите у нее ни одной ненужной или незначительной фразы, ни одного ложного, выдуманного оттенка чувства, ни одного слова, которое не служило бы показателем необходимости признания в содеянном грехе и ее искреннего раскаяния. Бессознательно, а затем не смея самой себе признаться в своем чувстве, она влюбляется в жениха своей кузины, которую любит как сестру, и которая в свою очередь всегда была добра к ней. На одно мгновение страсть берет верх; молодой человек, сам влюбившийся в нее до безумия, уговаривает ее бежать. Лодка, в которую они сели для прогулки, уносит их по течению, и любовь как будто затягивает над нею сети соблазна. Но тут врожденное чувство честности берет верх, и она приходит в себя. И несмотря на то, что бегство теперь всем известно, и любимый ею человек предлагает ей свое имя, состояние и любовь, она, не колеблясь, уходит от возлюбленного, потому что страшится мысли построить свое счастье на чужом горе. Но оценить глубину и правдивость анализа Эллиот можно только прочтя сам роман. Писательница с чрезвычайной ясностью и жизненной правдой описывает чувства и сомнения, волнующие ее героиню, порывы страсти вспыхивают в душе последней, этой женской душе, полной одновременно и слабости и силы: она то закрывает глаза, чтобы не видеть истины, то беспощадно терзает себя; при всей своей громадной нравственной силе она глубоко страдает от необходимости повиноваться голосу совести.
Но я осмелюсь высказать еще более дерзкое мнение: я думаю, что женщина одарена большей способностью, чем мужчина, наблюдать и передавать чувства и действия, даже не соответствующие ее собственной природе. Мужчина инстинктивно сводит все к себе, как к центру -- он эгоист, тогда как женщина по природе своей альтруистка, она старается внушить интерес ко всему, что ее окружает. Сострадание, по своему этимологическому смыслу означающее "участие к душевному состоянию ближнего", есть по преимуществу женское качество, которое она привносит и в свои литературные произведения. Она с чрезвычайной легкостью проникает в такие душевные состояния и условия жизни, которые, казалось бы, должны быть ей чужды. Этой-то своей удивительной способности, наравне с оригинальным вкладом чисто женских элементов, женщина и обязана тем, что может достойным образом выдержать сравнение с мужчинами-романистами. Рядом с каждым именем знаменитого романиста можно поставить имя женщины-писательницы, равной ему по силе таланта.
Писательница Гемфри Уорд в своем романе "Роберт Эльсмер" трактует религиозный вопрос с неменьшей глубиной ума и чувства, чем Фогаццаро в своем "Piccolo Mondo Antico", одном из лучших его романов на религиозную тему, отличающемся естественностью и непосредственностью чувства, тогда как его "Святой" вымучен, искусственен и, по-видимому, вылился более из головы, нежели из сердца автора. Эти дарования, обнаруживаемые женщиной в области романа, тем более замечательны, что женщина не имеет литературных традиций и принуждена была опираться больше на собственные силы, чем на литературные источники, долгое время остававшиеся закрытыми для нее. Конечно, "Дебри" Эптона Синклера есть одно из самых сильных произведений литературы нашего времени, оно поражает своим реализмом и проникнуто трепетом благородного негодования; но и "Хижина дяди Тома" не уступает "Дебрям" в грандиозности плана и этическом значении. Роман этот имел не меньшее влияние в борьбе с рабством, нежели роман Синклера в борьбе с ненавистными "трестами". Как удивительно, на расстоянии целых восьмидесяти лет, это сходство борьбы пером против несправедливости и злоупотребления! Поистине изумительны были результаты, получившиеся в том и в другом случае, и если выстрел попал так верно в цель, то это значит, что стрелки, несмотря на различие пола, обладали одинаково твердой рукой и метким прицелом.
Другой социальный роман женщины "Долой оружие!" Берты фон Зутнер, может выдержать сравнение с одним из замечательнейших и талантливейших романов Толстого "Война и Мир". Удивительная аналогия замечается между обоими романами в той широкой картине жизни двух поколений, изображающей целую эпоху со всеми ее историческими и социальными явлениями. Лица, которых мы вначале видим детьми, растут на наших глазах, переживая факты и события, налагающие на них свой отпечаток в продолжение их развития от отрочества до зрелого возраста. Следовательно, такая попытка представить в романе яркую, живую и сложную историю поколения, изобразить эволюцию общества и в то же время эволюцию отдельных лиц одной и той же эпохи сделана не одним только пером мужчины, но и вполне успешно пером женщины.
При сравнении мужчины и женщины в других разнообразных видах романов примеры успешного выступления женщины неисчислимы. Многие романы Жорж Санд, как например "Консуэло" и "Мопра" вполне могут сравниться с лучшими романами Дюма: то же богатство красок, то же полное слияние автора с сюжетом, дающее последнему реальность и жизнь, хотя он всецело есть плод фантазии автора; то же обилие непредвиденного, удивительного, того, что приковывает интерес читателя. -- В другом жанре рассказа, в котором особенно отличается Лаведан, рисующий маленькие, остроумные интересные сценки из светской жизни, эскизы характеров, беглые черты впечатления, -- писательницы Жип и Марни дают свою индивидуальную ноту и пишут не менее легко, остроумно и тонко, чем Лаведан.
Такое богатство женской беллетристики, удивляющей нас своим быстрым и сложным развитием, есть лишь проявление одного остававшегося в продолжение долгого времени скрытым качества женщины. Еще ранее, чем мода и благоприятные условия позволили ей заняться писательством, женщина уже научилась этому искусству в своих мечтах, в думах, в собственной жизни. Когда она, согласно обычаю старинных времен, сидела за высокими решетчатыми окнами дома, за ткацким станком или пяльцами, как послушная рабыня мужчины, удаленная от всякого участия в общественной жизни, одного только ничто не могло лишить ее: мысли, которая свободно улетала вдаль. Ей не нужны были ни книги, ни ученье, чтобы обвивать гирляндами иллюзии грубую действительность и проникать мечтою в царство любви, в область приключений и сострадания. Мужчина никогда не приглашал ее взойти в высшую сферу отвлеченной мысли, познакомиться с идеями великих философов. Но зато она, в силу своей душевной чуткости и своей наблюдательности, приобрела своеобразную остроту ума и инстинктивное чутье жизненной правды, помогающее ей выбирать из эпизодов жизни существенные элементы романа.
