Мечты и знания
В институте и вне его находились люди, называвшие Иоффе мечтателем и фантазером. Он знал об этом, не обижался, а скорее даже гордился.
— Ученый обязательно должен обладать фантазией, ему необходимо мечтать, — не раз говорил директор. — Научная фантазия и мечта позволяют заглянуть в будущее, предвидеть завтрашний день науки. А без этого нельзя двигать ее вперед.
Сам он в очень высокой степени обладал способностью заглядывать в будущее науки. Его предсказания часто воспринимались как необоснованные, порой не подтверждались вначале, но затем, в ходе дальнейшего развития науки, почти всегда обнаруживалась его правота.
Мое личное общение с А. Ф. Иоффе началось, когда я перешел в его лабораторию. Вот тогда я близко узнал этого редкостного ученого и человека.
По старой привычке мастерового, я начинал свой трудовой день рано, за добрый час до того, как приступали к работе сотрудники лабораторий. Когда Иоффе выходил из своей квартиры, я уже возился у станка, стоявшего, как говорилось, сперва на лестничной площадке. Директор обычно останавливался возле меня, здоровался, расспрашивал о делах. Потом, когда я получил отдельную комнатку, он часто заходил и туда.
Сидеть подолгу в своем кабинете Иоффе не любил, предпочитая больше бывать там, где работали физики. Примерно раз в неделю он задерживался в каждой лаборатории дольше обычного. Расспрашивал сотрудником о том, что они сделали за прошедшее время, как оценивают полученные результаты. Если он видел, что люди продвинулись вперед, нашли и осмыслили нечто новое, он оживленно обсуждал их работу, советовал, как идти дальше. Но не навязывал свое мнение, категорически распоряжался очень редко, если вообще делал это когда-нибудь. Он просто развивал свои мысли по обсуждавшемуся вопросу, но мысли были так ясны, интересны, что люди быстро подхватывали их и охотно шли путями, которые он намечал. Он не заставлял, он предпочитал убеждать. Если же Иоффе видел, что продвижения вперед пет, у людей по возникло новых соображений и мыслей, он поджимал губы, лицо, на котором все привыкли видеть улыбку, становилось скучным, разочарованным. Он умолкал и быстро уходил. И это действовало па сотрудников сильнее, чем иное взыскание.
Заходя ко мне, директор прежде всего интересовался приборами, которые я делаю, говорил, что тот или иной прибор может дать в эксперименте и что должен дать сам эксперимент. И хоти я об атом уже слышал раньше от сотрудников, для которых прибор предназначался, очень часто именно разговор с Иоффе помогал мне по-настоящему проникнуть в суть дола, а это было непросто, так как в физике я разбирался тогда мало — образование-то оставалось трехклассным.
А потом директор увлекался и начинал развивать свои научные идеи. Рассказчик и лектор он был поразительный, и слушал я его всегда с черезвычайным интересом. Сидя на маленькой табуретке в моей мастерской, он давал волю своему научному леюбражению. Ему просто нужен был кто-то, чтобы высказать перед ним постоянно возникавшие идеи.
Я же безмерно гордился тем, что Иоффе делится своими мыслями со мной, может быть, далее первым. Его визит был для меня своего рода праздником, и после его посещения как-то лучше и легче работалось, я становился смелее в своих поисках.