В 1911 году в Одессе была открыта Всемирная промышленная выставка. Оставить ее без внимания я, понятно, не мог. Тем более, что всякие технические чудеса неудержимо привлекали меня. Дважды я с ребятами пробирался на выставку. Лазали через забор.
Не оставался я равнодушным и к таким примечательным в Одессе местам, как толкучка и привоз. Одесская толкучка известна и в наше время. Там, как говорят, можно купить все, а если чего нет на толчке, то, значит, этого и в природе не существует.
На толчок я ходил из любопытства. Торговля там шла по принципу «не обманешь — не продашь». Мне ни продавать, ни покупать было нечего. На привоз, занимавший большую городскую площадь, меня привлекала еда. Продукты туда везли из Бессарабии в огромных количествах, особенно фрукты. Арбузы и дыни громоздились высокими холмами. Много было рыбы, и продавалась она дешево, особенно бычки. В длинных рядах торговали жареной рыбой, и ее запах разносился далеко, дразня мой аппетит. В других рядах продавали горячие вареники с творогом и вишней. Вареник стоил копейку, и покупатель имел право обмакнуть его, но только один раз, в сметану, миска с которой стояла тут же, на лотке.
Одесситы — народ шумный, и на привозе стоял неумолчный гул голосов, куда более громкий, чем морской прибой в непогоду. Продавцы кричали, восхваляя свой товар, на разных языках — кто на русском, кто на молдавском, кто на украинском, кто на еврейском, а чаще на какой-то смеси всех этих языков.
На привозе мне иногда удавалось найти заработок — например, помочь приехавшему крестьянину разгрузить его фуру. За это расплачивались натурой— кто даст грушу, кто арбуз, а то и вяленую рыбу.
Такие источники доходов были однако ненадежны — раз выйдет, раз нет, а мальчишеский аппетит требует регулярного удовлетворения. Полегчало, когда я нашел работу у купца Березовского: по вечерам делал пробковые пояса, плел металлическую сетку для коньячных бутылок. За шесть часов плотной вечерней работы получал ужин и немного мелочи. Занятия в школе отнимали ежедневно восемь часов. Четыре мы проводили в учебных классах и четыре — в производственных мастерских. С работой у Березовского выходило уже четырнадцать.
В школе мы часто заходили в кузницу, где ковали заготовки нужного нам инструмента. Кузнец дядя Иван неизменно поддразнивал нас:
— Ну, ученые! И зачем вы себе головы забиваете? Теория… Я вот грамоты не знаю, не учен, а кую вроде неплохо. А ты попробуй со своей теорией ударить молотом по заготовке. Не попадешь!
С кузнецом я подружился. Он научил меня ковать. Иногда я работал у него за молотобойца.
Когда я уже кое-что усвоил, мастер, обучавший нас токарному делу, стал давать мне платную работу. Уже тогда, в мальчишеские годы, развилось во мне упорство, привычка во что бы то ни стало доводить до конца начатое дело. Это упорство, эта привычка очень пригодились в дальнейшей жизни. Без них я вряд ли бы уже в довольно солидном возрасте рискнул взяться вновь за учебу, вряд ли дерзнул пойти в науку, о которой и смолоду не мечтал.
