Был июнь во второй половине. Азеф, убедившись, что работа у нас идет хорошо, уехал из Петербурга. Царь переехал в Петергоф, и Плеве стал ездить по четвергам уже не на Царскосельский вокзал, а на Балтийский. Наблюдение назрело окончательно, и было ясно, что мы должны скоро приступить к покушению. Сазонову нужно было съездить на родину, и мы "разочли" его. Для расчета был придуман следующий способ.
Я случайно разбил у себя зеркало. Сазонов пошел в швейцарскую и стал громко жаловаться на свою судьбу.
-- Вот, только устроился... шабаш... прогоняют... места лишился.
-- За что?
-- Зеркало разбил.
Швейцар удивился.
-- Неужто за зеркало? Ну?
Сазонов закрыл руками лицо:
-- Да что... Разбил я это зеркало, комнату прибирал... Барыня услыхала, как крикнет: ты, говорит, сукин сын, зеркало разбил, дрянь...
-- Ну, а ты что же?
-- Я-то? Я ей говорю: от такой же, говорю, слышу.
Швейцар всплеснул руками:
-- Ах, ты!.. Барыне так и сказал. От такой же, сказал, слышу... Ловко... Как же ты осмелел... Ну, а дальше что было?
-- А дальше барыня ну визжать... Прибежал барин, ни слова не говоря, хвать и в дверь выкинул...
-- Ни слова не говоря, говоришь?
-- Ни слова не говоря...
Швейцар задумался.
-- Ну, плохо твое дело... Однако, все-таки иди, -- прощенья проси. Авось простят.
-- Не простят: барыня злющая.
-- А ты все-таки иди, попробуй.
Мы, конечно, не простили Сазонова, и он в тот же день выехал со двора. Вслед за ним уехал и я в Москву. На квартире остались Дора Бриллиант и Ивановская. В Москву же должны были приехать Каляев и Швейцер. Там предполагалось обсудить в подробностях план покушения.
К этому времени все члены организации не только близко перезнакомились между собою, но многие и интимно сошлись. Была крепкая спайка прошлого -- неудача 18 марта и смерть Покотилова. Эта спайка связала и новых членов организации, и уже давно стерлась грань между старшими и младшими, рабочими и интеллигентами. Было одно братство, жившее одной и той же мыслью, одним и тем же желанием. Сазонов был прав, определяя впоследствии, в одном из писем ко мне с каторги, нашу организацию такими словами: "Наша Запорожская Сечь, наше рыцарство было проникнуто таким духом, что слово "брат" еще недостаточно ярко выражает сущность наших отношений".
Эта братская связь чувствовалась нами всеми и вселяла уверенность в неизбежной победе.
