Исповедь моей жизни - 24

***

 В первых числах октября мы отправились в Грац.

 Мы остановились у моей матери, которая уступила мам комнату, а сама устроилась в кухне. На следующее воскресенье назначено было церковное оглашение, я была представлена отцу Леопольда. Статский советник принял меня очень вежливо, но холодно. Очевидно, я не соответствовала его мечтам о снохе.

 Мы венчались 12 октября 1873 года в приходской церкви Св. Крови. Два наших старых друга, меня и моей матери, г. Билье, директор сберегательной кассы, и г. Саншэ-де-ля-Серда, прокурор, были моими свидетелями, а шафером -- дядя Леопольда, барон Ковец, бригадный генерал в Граце. Моя мать и брат Леопольда, Карл, присутствовали тоже на свадьбе.

 Завтракали мы у советника, а оттуда отправились в церковь, Леопольд был в сюртуке, я -- в черном платье. Мои свидетели во фраках, а генерал Ковец в мундире, расшитом золотом, ожидали нас в ризнице. Я искала глазами мою мать и наконец увидела ее в тени большого шкафа.

 Свадьба была назначена в пять часов, но уже за час церковь, как нам потом сказали, была полна народу.

 Из экономии и чтобы согласовать наши поступки с нашими взглядами, мы отказались от всякой пышности. Мы уплатили по последнему разряду, и нам устроили так называемое "венчание для бедняков", т. е. алтарь был без всяких украшений, на нем две свечи, жалкое пламя которых делало тьму еще более заметной, а священник, разбитый параличом, двигался и говорил с заметным усилием. Он постарался кончить как можно скорее, что было самое лучшее с его стороны. Мы решили после венчания отправиться на прогулку, чтобы дать моей матери возможность приготовить обед. Мы вышли из церкви через маленькую дверь, выходившую во двор церковного дома, на Рингштрассе, чтобы затем вернуться через Паулустор. Было совершенно темно, а тяжелый, холодный туман, пронизывавший все, еще более сгущал сумерки. Леопольд держался за меня, потому что дорога была скользкая и он боялся упасть; он обмотал шею шелковым шарфом и поднял воротник пальто, а когда говорил, то держал платок возле рта.

 Он был очень весел, счастлив и доволен, как будто только теперь по-настоящему обладал мной. Я заметила, к моему удивлению, что церковный обряд произвел на него впечатление. Он говорил мне о своей любви и рисовал мне яркую картину счастья.

 Когда я год тому назад добровольно соединила свою судьбу с ним, я чувствовала себя довольной и веселой, и мной руководила только мысль дать человеку, которому я была так обязана, все зависящее от меня счастье. Но когда мы снова передавали друг другу кольца, которыми когда-то так весело обменяемся, когда священник соединил наши руки и рука Леопольда, влажная и холодная, крепко сжала мою, и не испытывала никакого радостного чувства -- во мне было одно лишь сознание, что наши жизни были и поныне прикованы одна к другой и что гордый и прекрасный обмен добровольных даров, руководивший до сих пор нашим союзом, прекратился навсегда. Моя жизнь больше не принадлежала мне, и все, что я могла дать, будет уже не даром, а обязанностью.