авторов

1427
 

событий

194062
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » Lyudmila_Shelgunova » Из далекого прошлого - 7

Из далекого прошлого - 7

01.09.1840
С.-Петербург, Ленинградская, Россия

   Восьми лет меня отдали в пансион к старой англичанке, мадам Лобов. Пансион наш помещался в Одиннадцатой линии Васильевского острова, в двухэтажном каменном доме. Меня привели туда с утра, и начальница, мадам Ловов, ходившая в таком точно чепце, как моя бабушка, но только с двумя пучками седых локонов над висками, взяла меня за руку и сдала маленькой румяной курносой девочке. Пока она меня вела через гостиную, я заметила, что на ней было надето белое платье. В другом платье я ее никогда и не видала. Эта маленькая девочка, лет девяти, Мари Бентон, была в тот день дежурная и повела меня вниз накрывать на стол. Там она, спросив, как меня зовут, предложила мне такой вопрос: хочешь быть моим другом? Я, конечно, изъявила свое согласие, но скоро увидала, что быть другом значило быть в безусловном распоряжении маленькой Бентон, и поэтому дружба наша очень скоро прекратилась. Внизу было рядом пять больших комнат, кругом уставленных совершенно одинаковыми красными шкапами. Таких шкапов в этих комнатах было несколько десятков. Они на ночь отворялись, и из них опускались кровати, а посреди комнаты стояли столы; обедали мы только в трех первых дортуарах, в четвертом иногда занимался маленький класс, а в пятом помещались больные девочки, у которых не было родителей. Многие предметы мы проходили на французском языке, так, например, мы учили по-французски священную историю, древнюю, среднюю историю по Ламефлери. Учили по-французски и ботанику, и географию-, и многое другое, и мудрено ли, что, выходя из пансиона, мы все говорили по-французски. Было у нас всего четыре класса, и в следующий класс переводились девочки тогда, когда они могли переходить, а не в определенные сроки. Только в старшем классе мы серьезно стали заниматься русским языком. Нас было девяносто девочек. Половина из них была пансионерками, а другая половина уходила домой в восемь часов. Впоследствии, когда мадам Ловов умерла, явилось девочек десять, уходивших домой обедать. Я была полупансионеркой и уходила по вечерам домой.

   Дни танцклассов мы считали самыми веселыми днями в неделе. После обеда, когда со столов все было убрано, являлись горничные с корзинками, в которых, вместе с нарядными платьями и обязательными кисейными передничками, непременно лежали какие-нибудь лакомства. Сумбур в дортуарах был невообразимый. В течение полутора часов все девочки бывали готовы и, одетые, ходили по зале. Ровно в три часа являлся наш учитель танцев Эбергард, толстый красный старик, с вьющимися седыми волосами, во фраке, черных чулках, доходивших ему до колен, и в башмаках с пряжками. Вместе с ним являлся печального вида высокий старик, плохо выбритый, со скрипкою в руках, и проходил в угол. Эбергард выражал свое неудовольствие щипками. Все это знали, но никогда никто не жаловался.

   Строгость относительно разных шашней у нас была пуританская. Напротив нас находился патриотический институт, а рядом морской корпус. С наступлением хороших весенних вечеров на тротуаре перед патриотическим институтом начинали прохаживаться морские офицеры, а институтки высовывались из окон и переговаривались с ними. Мы страшно возмущались этим и никогда не подходили к окну, хотя наши гувернантки не делали нам ни малейших замечаний. Точно так же обожание учителей у нас вовсе не было в моде.

   Года через два после моего вступления в пансион туда же была отдана и старшая дочь Очкиных, Мари. Хотя родители наши и были не только знакомы, но и дружны, мы с Мари были только в хороших отношениях, а подружилась я очень с Маркеловой, ныне Каррик, с которой дружна и посейчас. В какие только прения, рассуждения и мечтания мы не пускались с нею, шагая взад и вперед по большой прихожей, куда могли выходить только ученицы старшего класса.

   Несмотря на очень высокую плату, кормили нас очень плохо, тем не менее все кушанья казались мне необыкновенно вкусными. Я так часто, будучи уже замужем, говорила о прелестях квасного киселя, что мать моя приказала мне сделать квасной кисель, и он показался мне отвратительным. Надо думать, что не менее отвратительна была и манная каша, сваренная на воде и подаваемая с сахаром, корицей и синеватым молоком.

   Несмотря на это, в пансионе царил все-таки хороший дух, потому что, насколько мне помнится, наказаний у нас никаких не было, а учились мы хорошо. За закон божий отметок у нас совсем не ставилось, но не знать урока у батюшки Раевского считалось не только позором, но даже преступлением. Уроки закона божия производили на меня страшное впечатление. Дома я никогда ничего не слыхала о религии. Отец был лютеранин, а мать никогда не ходила в церковь и о вере мало говорила. Сомнения не могли не вкрадываться в мою душу, потому что споры Николая Васильевича (Шелгунова) с моей матерью, уже вышедшего в офицеры и ходившего к нам, мне приходилось невольно слушать. Когда я в первый раз услыхала выраженное мнение о Христе как о великом человеке, я горько плакала и промучалась всю ночь. И с этой минуты душа моя раздвоилась. После каждого класса батюшки Раевского я выходила с пылающим лицом и с негодованием на себя за то, что я смела сомневаться. Никому не говорила я о той борьбе, которая происходила в моей душе, и мучилась одна.

Опубликовано 14.05.2021 в 11:39
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: