24 августа, в день выхода, пришлось сразу же нарушить план восхождения. Альпинист Шиянов накануне вечером заболел и на утро не смог выйти с первой связкой.
Альпинисты Гущин и Абалаков с тяжелыми рюкзаками пошли вверх вдвоем. Четвертый раз поднимались штурмовики по крутым фирновым склонам к восточному гребню. Им знакома была каждая трещина, каждый ледяной выступ. Однако альпинисты зорко и беспокойно вглядывались в висящие на огромной высоте ледяные глыбы мульды. Три предыдущие подъема к гребню прошли удачно. Альпинисты изучали закономерность падения ледяных глыб. Но на всякое правило есть исключение и это исключение давящим беспокойством томило их, пока они не взошли на восточный гребень.
Сила лавин иногда была так велика, что кипящие снежные облака с бешеной скоростью устремлялись вверх по склону, достигали гребня и, перевалив его, обрушивались на палатки лагеря «5600». Снежные вихри трепали палатки, снег набивался внутрь. Палатки уцелели лишь потому, что были установлены на обратном скате гребня.
Когда достигли лагеря «5900», то оказалось, что он находится в катастрофическом состоянии. Со дня его организации до начала штурма прошло две недели. На крутом снежном гребне образовались трещины и палатки свалились в них. Пришлось опять нарушить план и вместо подъема вверх долбить ледорубами во льду площадки для установки лагеря. Еще день простоя.
Наконец; альпинисты подошли к наиболее трудным стенам пятого жандарма. Тяжелые рюкзаки настолько сильно тянули вниз, что несмотря на помощь веревок, спущенных по отвесным участкам скал, лезть было чрезвычайно трудно. Носильщики опять отказались двигаться дальше. Но после длительных уговоров они сдались и миновали трудный участок.
«Ну здесь наши помощники будут иметь бледный вид», — заметил Гущин, едва переводя дыхание после преодоления второй наиболее отвесной стены. Его беспокойство оказалось преждевременным: взглянув вниз, альпинисты увидели на скалистой площадке три оставленных рюкзака и далеко внизу меж камней удаляющиеся спины носильщиков. Как быть? Неужели спускаться вниз?.. Да, пришлось снова спуститься на площадку, дополнить свои и без того увесистые рюкзаки совершенно необходимыми вещами и вновь проделать акробатические упражнения над обрывом в полтора километра.
Знакомые скалы кончились. Двойка полезла на шестой, самый огромный жандарм. На обледенелых скалах плохо держат стальные гвозди трикони. Гущин внимательно страхует Абалакова при помощи веревки, закрепленной на железном крюке. Каскады ледяшек летят из-под ледоруба Евгения, звенит лед, и одна за другой вырубаются ступени.
Прямо вверх идет скалистый желоб. Обходов нет. Гущин, страхуя Абалакова через выступ, зорко, с беспокойством наблюдает за каждым его шагом — порода слишком сыпуча. Осторожно лезет Абалаков, но вот из-под ноги у него вырывается камень, сбивает по пути другой, третий, и вскоре целый каскад с грохотом валится на Гущина. Один камень перебил веревку, связывающую альпинистов, другой упал на руку Гущина. Он содрогнулся, рука беспомощно повисла и, пошатнувшись над обрывом, он припал к выступу.
Рука Гущина начала кровоточить. Абалаков осторожно спустился вниз, связал по пути перебитую веревку и сделал перевязку раздробленной кисти Гущина.
— А я и удержался только потому, что думал, что ты меня держишь, — тихо сказал Гущин, глядя на узел веревки.
— Ну, что будем делать?
— Надо двигаться вверх, — после некоторого раздумья проговорил Гущин…
Вскоре наступила ночь. Неведомые сыпучие скалы по-прежнему круто уходили ввысь. Ощупью, отыскивая зацепки, Абалаков лез вверх, уже не надеясь на страховку Гущина. Он не мог быть уверен в надежности страховки Гущина, настолько круты и сыпучи были скалы. Товарищи могли лишь слышать друг друга.
Гребень! Достигли маленькой площадки. Вбили крючья, обмотали веревкой палатку, закрепив ее на крючьях, и влезли в нее, как в мешок.
Всю ночь Гущин стонал. Бинты врезались в распухшую руку, их пришлось разрезать.
На утро альпинисты организовали новый лагерь на высоте 6400 метров. Проблема преодоления восточного гребня была решена! Страшно измученные, поднялись к этому лагерю и носильщики. Сбросили груз и немедленно пошли вниз. Эта высота оказалась для них предельной.
Через два дня к вечеру снизу донеслись обрывки слов. Абалаков пошел навстречу. Близ выхода на гребень увидел четверку альпинистов второй группы. Они медленно поднимались по веревке, спущенной с гребня. Ослабевшие, они едва могли подтягиваться на веревке. На гребне Горбунов вынужден был оставить свой рюкзак.
Наступила ночь. На этот раз вся штурмовая группа была в сборе, уместившись в двух маленьких палатках, поставленных на небольшом плоском камне острого скалистого гребня. Кругом мрак, головокружительные обрывы, снег и мороз. Горбунову недоставало спального мешка, оставленного им в рюкзаке далеко внизу. Абалаков вновь спустился по знакомому гребню, ощупью находя путь и цепляясь за скалы, и вскоре рюкзак был доставлен хозяину.
Метеорологическую станцию нужно было поднять выше. Гущин даже с больной рукой чувствовал себя крепче каждого из последней четверки. Снова вдвоем, Абалаков и Гущин, пробивали путь. Каждый нес более пуда деталей метеорологической станции. Они шли уже не по скалам, а по глубокому снегу гребней и обширному наклонному плато, лавируя между многочисленными и огромными трещинами. Было трудно: сказывалась высота, большой груз и глубокий снег. Сорок, пятьдесят, сто шагов — затем в изнеможении валились в снег. «Никогда в жизни не думал, что может быть так тяжело», — признавался потом Гущин.
Стрелка альтиметра подошла к 6900 метрам. Довольно! Сложили метеорологическую станцию и легко пошли обратно к лагерю «6400». Тяжелая работа не пропала даром. На следующее утро уже весь отряд, забрав все необходимое, двинулся по готовым следам вверх. На этот раз тяжело было идти тем, кто вчера отдыхал внизу.
Абалакову проторенный путь казался уже легким, особенно без груза метеорологической станции. Он уходил далеко вперед, поджидая группу, садился на рюкзак и, напевая песни, любовался перламутровым переливом первозданного хаоса, скопищем огромных вершин, гребней, пиков, поднимавшихся в бескрайнее пространство темно-синего неба. Группа медленно приближалась, и Абалаков опять уходил вперед. Когда отряд подошел к оставленной ранее радиостанции, около нее были уже очищены две площадки для палаток.
Последний штурмовой лагерь перед вершиной пика Коммунизма. Две палатки затерялись в обширных снежных полях верхнего плато пика. Как шатер над ними высился острый вершинный гребень. Еще одна попытка поднять станцию выше не дала результатов. Основной кожух станции удалось поднять лишь Абалакову. Двое товарищей, несших остальные детали, так и не смогли подняться до него. Пришлось Абалакову свой груз спускать обратно вниз. Станцию решили ставить близ лагеря.
Трое альпинистов возвращаются вниз в лагерь «5600». Их состояние не позволяет им не только подниматься вверх, но и находиться на высоте последнего лагеря. К тому же и продуктов оставалось очень мало.
Тревожный признак непогоды: альтиметр резко, на 200 метров, набрал высоту. Через день ровной пеленой заволокло небо, снежные вихри побежали по снежным полям пика. Началась высокогорная буря. Спускавшихся она застала на отвесных стенах восточного гребня. Выбиваясь из сил, хватались альпинисты за скальные выступы, покрытые снегом, и обледенелые веревки. Шквальные порывы ветра срывали их со скал. Стоя, прислонившись к скалам, провели они эту ночь.
Ураган продолжался следующий день с нараставшей силой. Прижавшись к скалам и пряча лицо от вихрей снежной пыли, Шиянов страховал Гущина. Измученный организм Шиянова не выдержал: Гущин, заснеженные выступы скал — все куда-то уплыло; возникли видения другого, знакомого мира — Москва… знакомая комната… Стук в дверь. Войдите!.. Никого нет. Опять стучат… Шиянов очнулся. Это стучал Гущин, стоя на конце карниза и забивая крюк. Шиянов похолодел от ужаса. Жизнь Гущина зависела сейчас от него, а он позволил себе забыться…
К концу дня альпинисты спустились в лагерь «5600», где им была оказана помощь врача. К лагерю «4600» Гущин и Шиянов подходили медленной шатающейся походкой, как будто другие люди.
От опустившихся альпинистов внизу узнали о положении трех штурмовиков, оставшихся наверху. Были все основания беспокоиться за их судьбу. Однако пробиться к ним было некому, да и невозможно при таком урагане. Пришлось ограничиться тщательным наблюдением за вершиной, да принять все меры к тому, чтобы спустившиеся альпинисты как можно быстрее восстановили свои силы: они могли быть нужны для помощи штурмовикам, оставшимся наверху.
В лагере «6900» продолжалась буря. Снежные вихри налетали на тоненькие палатки. Вскоре снегом занесло стенки палаток, а затем и крышу.
Бороться с наваливающимися массами снега становилось возможным лишь изнутри (снаружи морозные вихри сбивали с ног и леденили тело). Абалаков не допускал оседания крыши, подпирая ее рюкзаком, деталями станции, ледорубом.
У его соседей самочувствие было хуже, особенно у Гетье. Он заболел тяжелым растяжением сердечной мышцы, мучился желчной (рвотой и не мог принимать ни пищи, ни питья.
Наступило третье утро. Буря продолжала свирепствовать с нарастающей силой. Вдруг до слуха Абалакова донеслись стоны и глухие крики о помощи: «Нас придавило. Не можем шевельнуться, задыхаемся… помогите…». Голоса становились все глуше и вскоре смолкли.
Едва Абалаков раскрыл дверцу палатки, как снежные леденящие вихри ворвались в нее и засыпали все сугробом… За стенами палатки крутился снежный смерч. Несмотря на теплую плотную одежду у Абалакова было такое ощущение, что он не одет. Схватив крышку от кухни «Мета», он стал разгребать мощные заносы снега над заживо погребенными товарищами. Откопал, освободил пострадавших. Оказал им помощь.
Понемногу ветер стал стихать. Альпинисты приводили в порядок свое хозяйство. Абалаков освободил палатки от снега. Натянуть их как следует оказалось невозможно, так заледенели стенки. Обледенели и спальные мешки. Влезли в них во всем снаряжении, включая и шекельтоны[1] — было все же страшно холодно. И не удивительно. Достаточно было посмотреть на минимальный термометр, чтобы понять причину: он показывал 45 градусов мороза.
Внизу, в лагере «4600», наблюдатели, с неменьшими, чем штурмовики, нетерпением и тревогой, ждали прояснения погоды. И вот, наконец, снежная завеса спала и открылся белый блестящий шатер вершины. Увидят ли они что-либо живое на его склонах?
— Живы! Я видел двоих около палаток! — сообщил запыхавшийся радист Маслаев, наблюдавший в бинокль со склона пика Орджоникидзе.
В лагере начали оживленно готовиться подать необходимую помощь штурмовикам, по их предположению, уже начавшим спуск.
Но штурмовики поступили иначе. Они решили использовать последнюю возможность и сделать попытку подняться на вершину. Смущало лишь почти полное отсутствие продуктов (дневная норма не превышала полбанки шпрот и две галеты) и тяжелая болезнь Гетье. Особенно беспокоило последнее, потому что тяжело и опасно было оставлять больного одного. Идти же на вершину одному было также невозможно.
Но Гетье нашел в себе силы и мужество сказать, что он в течение дня вполне сможет остаться один, хотя несомненно в душе не верил в благополучный исход.
