* * *
Однажды утром дежурный санитар шепнул мне: Сегодня вам будут вводить барбамил.
Я сразу потерял покой. Прошло уже около 4-х лет со дня моего ареста и КГБ до сих пор ничего не знало о том каким образом я очутился в Черном море на расстоянии 10 километров от берега. Я сочинил для КГБ две легенды и обе — малоправдоподобные. Для меня, не потерявшего надежду после выхода из тюрьмы снова повторить попытку побега за границу, было жизненно необходимо сохранить в секрете методы и технические приемы, с помощью которых я уже дважды обманул бдительность пограничников, незамеченным вошел ночью в море и уплыл от берега. Я боялся, потеряв над собой контроль после введения в организм наркотика, проговориться об этом.
Я принял меры предосторожности. По главным вопросам, по которым я боялся проболтаться, я придумал под ходящие ответы и весь день твердил эти ответы про себя чтобы выработать автоматическую реакцию: вопрос — ОТВЕТ. Мысленно я просил Бога помочь мне в этом.
Во второй половине дня меня вызвали в манипуляционную. Сперва медсестра ввела мне в руку сердечный допинг (чтобы я сразу не заснул от барбамила), а затем велела лечь на топчан. Нащупав вену на сгибе моей руки она воткнула в нее иглу большого шприца и ввела примерно половину содержимого. Потом, оставив иглу со шприцем торчать в моей руке, сказала санитару:
— Позовите, пожалуйста, Нину Абрамовну!
Нина Абрамовна вошла в манипуляционную, и закрыла за собой дверь.
— Что вы чувствуете, Юрий Александрович? — спросила она меня.
Хотя я чувствовал, что куда-то проваливаюсь, лечу, вот-вот потеряю сознание, я ответил, как задумал:
— Все в порядке.
— Добавьте еще! — скомандовала Нина Абрамовна сестре.
Больше я ничего не помню. Был какой-то разговор или нет — я не знаю. Санитар уверял меня, что я был как без памяти и не мог сказать ни слова. Очнулся я на койке в своей камере. Голова сильно болела, меня мутило. Когда я встал с койки, то меня шатало как пьяного. Болезненное состояние продолжалось еще два дня. На третий день меня снова вызвали на барбамил.
Вначале все повторилось также, но потом пришла Бочковская и Нина Абрамовна и, наученные опытом, запретили сестре вводить мне больше половины шприца барбамила. Я остался в памяти и мог контролировать свои ответы.
— О чем вы беседуете с Муравьевым на каждой прогулке? — начала допрос Бочковская.
— О природе.
— Как это о природе?
— Вот так, мы оба любим русскую природу и говорим о ней.
Но я тоже люблю русскую природу! Вы сами видели, что у меня на столе в ординаторской круглый год живые цветы! Но я не говорю все время о своей любви к природе!
— А я — говорю. Я рассказываю Муравьеву на каких реках и озерах я ловил рыбу, в какие леса ходил за грибами. Как они выглядят утром, днем и вечером, на закате солнца.
Явно неудовлетворенная моим ответом Бочковская замолчала. Ее сменила Нина Абрамовна:
— Почему вы никогда не спросите у нас, скоро ли вас выпишут?
— Я надеюсь, вы сами об этом скажете.
— Да, скажем, — ответила она. — Ваша выписка настолько близка, что вы даже и не подозреваете об этом.
Остальные вопросы были не существенные, и их я не запомнил.
Свободное копирование
