Бабушка и смерть

Бабушка и смерть

12

Глядя на могилы незнакомых людей, БЫВШИХ людей, трудно представить, что они тоже БЫЛИ, что у них тоже было бытие. Предки, которых не застал в этом мире, кажутся виртуальными, даже если сохранились фотографии. Странно, что позади каждого из нас множество людей, без которых не родились бы и мы. Не менее удивительно, что и впереди бесчисленное количество человеческих судеб, которые зависят от нас. Одних уже нет, других еще нет. А  наша жизнь — будто кадр, высвеченный кинопроектором.

Бабушки встречают внуков в этом мире, внуки провожают бабушек в мир иной. Кажется, что череда дней будет бесконечной. Один день сменяется другим, проходят годы и десятилетия. Заканчиваются жизни одних людей, становятся взрослыми вчерашние дети.

Ушедшие люди остаются только в воспоминаниях, если есть, кому вспомнить. Реальная память не похожа на беллетристические книги о детстве, когда создается впечатление, что человек помнит все ежедневные события и разговоры.

На самом деле от большой жизни остается лишь конспект, в котором записано далеко не самое важное. Иной раз даже непонятно, почему одно событие запомнилось, а другое — нет.

Человеку трудно бывает вспомнить первое впечатление от знакомства с близкими. Ощущение, что знал их всегда. Когда окунаюсь в детство, память преподносит мне самое первое воспоминание о бабушке. Сильный мороз, темно. Я на санках, в шубке, укутан бабушкиной шалью. Не помню путь от детсада, а вот этот момент запечатлелся. Словно в фильме: на экране выхвачены фрагменты жизни, другие только подразумеваются.

Мне шесть лет. Бабушка купила мне открытку с клоуном Олегом Поповым. Дала откусить горбушку свежего хлеба, отдергивая, чтобы легче было это сделать:

— На, бобка!

Бабушка очень маленького роста. Я же в детстве вымахал выше своих ровесников. Проходящие мимо детсада мальчишки смеялись:

— Такой большой, а в детсаду играет!

Нередко кондуктор требовала платы за проезд.

— Внуку еще нет семи лет. Я везу его в детсад.

Доставив меня в детсад, бабушка бежала за веранду отлить. Когда провожала меня в школу, тоже в безлюдном месте часто останавливалась присесть. Однажды ее зеленое стеганое одеяло пришлось сдать в прачечную. Я, пятилетний, хвастался во дворе приятелям:

— Моя бабушка ночью описалась! — Видимо, в холодные годы войны она простудила почки.

Война наложила свой отпечаток. Бабушка боялась 22 июня — вдруг опять начнется война. Однажды приобрела целую коробку хозяйственного мыла. Вероятно, вспомнила: в начале войны население скупало мыло, а она со своей матерью не сделала этого, не желая поддаваться всеобщему безумию.

В детстве я часто гулял с бабушкой. Беседуя на разные темы, затрагивал я и тему смерти. На нашей улице Кирова появилась похоронная процессия. Траурное шествие проходило неспешно. Я был мал, гроб, который несли на руках, был где-то высоко над моей головой.

— Баба, а что чувствует покойник?

— Ничего! — уверенно заявила бабушка.

Однажды у соседнего дома прямо на улице умер мужчина. Мы с бабушкой не подходили к месту трагедии, но эпизод запомнился. Был человек, и вот его уже нет.

— Баба, когда ты умрешь, я не буду тебя хоронить. Положу на балконе. Когда соскучусь, приду, посмотрю и опять побегу играть. — Уже в детском мозгу появляются идеи, которые у взрослых воплощаются в мавзолеи.

Мне шестнадцать лет. Сновидение: иду рядом со своим бывшим детсадом. Вокруг зелень. В моих руках узелок, в нем кости бабушки. Тогда же другой сон. В темном помещении на полатях лежит труп бабушки. Во сне тошнотворное ощущение. Был насморк.

Бабушка не раз обсуждала тему смерти со своей сестрой. Та мечтала:

— Хорошо бы умереть мгновенно и во сне! — А моя бабушка шутила:

— Морг находится рядом. Как только почувствую, что умираю, побегу туда. А вместо гроба пусть меня упакуют в оберточную бумагу. Зачем ненужные расходы. Ведь всё сгниет.

Бабушка вставала рано, поэтому днем спала. Иногда я присматривался: не умерла ли. Мы уверены: при подходе определенного возраста смерть становится неизбежной. Сон — тоже своего рода смерть.

Солнце освещает лицо бабушки. От этого оно четко и реально. У меня мелькает мысль: пройдет время — и его не будет. Это так странно, хотя неизбежно.

Поздний вечер. Мама на дежурстве в больнице. На последней электричке я отправлюсь в военкомат, чтобы ехать в армию. Бабушка переживает, что может меня не дождаться. Поразила ее фраза:

— Я ведь не вечная! — Человеку трудно поверить в смертность свою и близких ему людей.

Когда приехал из армии в отпуск, увидев меня, бабушка запрыгала от радости. Меня поразила такая бурная реакция, тем более, что в нашей семье не были приняты проявления нежности. Даже никогда не целовались.

За три месяца до окончания армейской службы мама сообщила мне, что бабушка очень больна. Я испугался, что она умрет. Стоя у клумбы, я представил, что это могила и испытал такие же чувства, как если бы действительно там была похоронена бабушка. Реальная могила бабушки никогда не вызывает у меня подобных чувств. Воображаемые волнения у меня часто сильнее реакции на реальные трагедии.

В мае 1976 года я вернулся из армии. Бабушка поправилась. Соседка сказала, что бабушка должна была умереть, но ей непременно хотелось дождаться внука.

Бывший одноклассник Коля Вертилин, с бабушкой которого я был дружен, сообщил в том же году о смерти своей бабы Аги. Я поделился печальной вестью со своей бабушкой, которая годилась покойной в дочери. Мне и в голову не приходило, что тот же год станет последним и для моей бабушки.

В тот год у нас гостила бабушкина сестра со своим внуком Димой. Комната одна, сестры спят на полу, разговаривают. Мысль: пройдет время, их голоса исчезнут, а Дима вырастет.

Сестра с внуком собираются возвращаться домой, в Сибирь. Бабушка хочет их сопровождать. Время от времени  у бабушки болит печень, начали опухать ноги. Мама-врач уже поняла, что это признаки страшной болезни. Настаивает, чтобы бабушка никуда не ездила. Разве убедишь властную женщину, уверенную, что только она всегда права?!

Спустя короткое время после отъезда письмо из Сибири: «Сестра тает на глазах!» Я понял, что смерть неизбежна. Мама на дежурстве. Один в квартире, я слушаю в темноте Вторую симфонию Малера, о существовании которого до того не слышал. Музыка попадает в унисон с моими тревожными чувствами. Через двадцать лет я узнал, что эта симфония имеет название «Воскресение».

 В ленинградском кинотеатре смотрю мультфильм «Кентервильское привидение». В широком платье оно напоминает бабушку. Больно от мысли о неизбежном.

Курильщики в тамбуре электрички тоже напоминают о предстоящей трагедии. Бабушка всегда считала курение глупостью, но курила очень много. Предпочитала дешевые папиросы. Мама не раз убеждала:

— Ты куришь, пьешь обжигающий чай. Нельзя этого делать. Может возникнуть рак.

— Плевать!

Из Сибири сообщили: бабушка лежит в больнице, где когда-то работала моя мама. Поехали на родину забирать бабушку.

Знакомые с детства улицы. На этом фоне ожидание смерти, первой смерти среди близких людей. За два месяца бабушка изменилась так, словно прошло лет двадцать. Похудела, постарела. В кармане множество таблеток, которые она выбрасывает. Растрогана, что мы за ней приехали.

Вечер, вокзал. Завели бабушку в купе. Нас провожают сестра бабушки и Кока, наша давняя знакомая. Бабушка прощается со всеми, плачет:

— Какие чуткие дочь и внук. Я всегда беспокоилась, что он бросил институт. Сейчас поняла: всё это неважно.

Племянник бабушки, мой дядя Юра, поехал вместе с нами. В дороге он пил пиво, угостил свою тетю Фатю. Она впервые узнала вкус пива. Племянник сфотографировал тетку.

— На смертном одре снимаешь?! — заметила она.

В Москве носильщик довез бабушку с Казанского до Ленинградского вокзала. Медпункт отказался принять на отдых смертельно больного человека. Поезд на Ленинград ожидали в общем зале. Опять железная дорога. Ленинград, электричка, наш поселок. На платформе бабушка села на скамейку, стала прощаться с поселком, где прожила пять лет. Дядя Юра запечатлел и это.

Дома бабушка села поесть за стол. Последний раз. Потом с помощью моей мамы посетила туалет. Последний раз. Затем слегла. Бесконечные разговоры с дочерью:

— А я еще хотела пожить! — произнося с расстановкой последнее слово. — Мне приснилось, что я опять хожу. Проснулась, не могу!

— ПосОдишь меня, — однажды попросила дочку, вытащив невесть откуда слово, несвойственное ее грамотной речи.

Никелированная кровать, на которой лежала бабушка,  находилась за платяным шкафом, перегораживавшим комнату. Некоторые предсмертные высказывания я записывал, но не сохранил записи. Однако память выбирает, что запомнить.

— Никакого памятника, не надо эту тяжесть... И снимка не надо... Вот была на кладбище. Старушка улыбается с фотографии, а ей плохо жилось, и она под поезд бросилась... Я белые маргаритки очень люблю. Посади их на могилу... Никаких поминок, это всегда пьянка... А может у меня болезнь века — рак. — Иногда высказывала надежду: еще поправится, поработает — пол помоет и т.п.

Кладбище совсем близко, доносится траурная музыка. Слышит или нет? Если слышит, вряд ли ей приятно. Все мешает, в том числе и музыка, но иногда просит поставить пластинку с бетховенским «Сурком» в исполнении Ивана Петрова. Его проникновенный голос бабушке всегда нравился.

По разным странам я ходил,

И мой сурок со мною…

Эта трогательная песня вызывает в памяти бабушки эпизоды моего детства:

— Вспоминаю, как с тобой всегда ходила… — Мы с бабушкой часто ходили под ручку, даже когда я уже учился в школе.

По очереди опухают ноги. Похудела, стала стройная, как девушка. От жалости хочется обнять. У нас никогда это не было принято, поэтому сейчас неуместно — натолкнет на мысль о безысходности болезни.

Бабушке захотелось абрикосового компота. В годы моего детства железные банки с ним стояли во всех магазинах. Но время другое, компота нигде нет.

За окном светит огромный фонарь. Его свет мешает бабушке. Кроме того, она волнуется, что я опоздаю на работу, будит меня ночью, потом извиняется. Я повесил записку у выключателя, чтобы не включали лампу. Не помогло, все равно свет горит.

Над нами живет толстая учительница, метко прозванная школьниками «статуэтка». Она напилась, в истерике бегает вокруг дома по снегу босиком, в одном белье. Громко матерится. Днем наставительно поучает чужих детей в подъезде:

— Нехорошо шуметь.

Ухудшение состояния бабушки. Мама послала в больницу за кислородной подушкой. Отчаяние от неотвратимости смерти и невозможности что-либо сделать. Пока смерть отступила. Надолго ли.

Маме тяжело поднимать бабушку. Помогаю подложить судно.

— Не надо, чтобы Сашок видел эту пакость! — недовольна бабушка, имея в виду свое обнаженное тело. Но ведь оттуда вышла моя мама, значит, это моя прародина.

— Поссяла! — последнее слово бабушки, шутливо искаженный глагол «поссала». Народ иногда грубо говорит о смерти человека «Отоссался!»

Вечер. У бабушки забытье. Булькающее хрипенье. Понимаем, что с часу на час наступит смерть. Ощущение приближения границы, за которой вечность небытия.  Мама приготовила паспорт бабушки. Умирающая за шкафом на постели, мы с мамой на диване у этого шкафа. Я читаю вслух пьесу «Пигмалион» Бернарда Шоу. Из репродуктора тихо звучит «Неоконченная» симфония Ф. Шуберта. Легли спать. Ночью пришлось встать:

— Мама умерла! — сообщила мне. Плачет: — Мамочка!

Бабушка словно специально уложилась в мамин отпуск, чтобы не причинять лишних хлопот. Бабушка волновалась, что будет дома одна. Ведь мы оба работаем.

Мама сходила к дежурному врачу. Та написала справку, чтобы я смог дать телеграмму бабушкиной сестре.

Заскочил к коллеге по работе, чтобы сообщить, что не выйду на работу. Все время перед глазами образ лежащего на кровати тела, с головой накрытого простыней.

Утром сдал паспорт, получил свидетельство о смерти. Потом на склад. Гроб лежал на холодильнике, дожидаясь покупателя. Сосед на лошадиной повозке помог довезти гроб, называя его домовиной. Еще один синоним гроба — труна. Моя прабабушка шутила: «Умру, ж… не влезет в труну»

Мамина коллега обмыла тело бабушки, лежащее на полу, обрядила в платье. Труп — кукла человека в натуральную величину. Бывшая соседка помогла маме положить тело в гроб, дно которого устлано соломой. Я не стал помогать. Не страх, а непонятное нежелание касаться тела. Впрочем, оно легкое.

Пришла мамина глуховатая коллега, с порога спросила громким голосом:

— Как Фаина Матвеевна? — и осеклась, увидев покойницу в гробу.

Смотрю на бабушкино лицо. Жаль, что ее выразительный нос тоже уйдет в землю. Мама боится предстоящего забивания крышки гроба, памятуя похороны своей бабушки четверть века назад. Для меня смерть бабушки — факт, остальное всего лишь манипуляции с телом. Вопреки разуму подсознание подсказывает, что расставание не навсегда. Притом, что я никогда не отличался религиозностью, как и бабушка.

Переговоры со смотрителем кладбища, живущего рядом со своей работой. У него наглая красная рожа. Фамилия его Худокормов, но все называют Толстомордовым. Он явно хочет, чтобы дали на лапу. Я делаю вид, что не понял этого. Участок под свою могилу бабушка выбрала сама. Гуляла по кладбищу с соседкой. Увидев сухое песчаное место, заметила:

— Хотела бы я здесь лежать!

Вынос тела. Я включил пластинку с похоронным маршем из Пятой симфонии Малера. Нервно подпрыгивающая музыка. Грузовик с опущенными бортами. И вот гроб несут уже между могил. Слышу замечание одной из двух пожилых женщин:

— Шустренькая была старушка!

Отец бабушки похоронен в Томске, на месте кладбища построили дом. Мать и сестра бабушки почили в Новокузнецке, рядом лежат племянник и племянница. А сама бабушка нашла вечный покой в Ленинградской области. Далеко от родной Сибири. Однако предок бабушки  со стороны матери был родом из Питера. Жил на Садовой, за разбойные дела был сослан в Сибирь.

Часто я ловлю себя на ощущении, что бабушка как бы во мне, разумеется, не телесно. Это трудно объяснить, и это не из области психиатрии. И всё это несмотря на то, что я при сходстве каких-то черт характера все-таки очень отличаюсь от нее.

Однажды приснилась бабушка в черной юбке и белой блузке днем, но как бы без солнца. В этом сне испытал какую-то тоску по детству и по усопшей бабушке.

Для вновь пришедших людей она, по сути, то же, что неродившиеся люди, Я до своего рождения не мог появляться  в ее снах. Она же и спустя четверть века после смерти продолжает жить в моих сновидениях, часто в современных реалиях. И уже наслаиваются воспоминания о виртуальной жизни бабушки. Для мозга неважно, воспоминания о реальных событиях или о тех, что происходили только в нем самом...

Несу на руках умирающую бабушку. Все знают о предстоящей смерти, она в том числе. Внешне она — маленький ребенок с глазами как пуговицы. Говорю ей, что хорошо представляю, какой она была в младенчестве. Она спрашивает, почему я в детстве ее побаивался. Отвечаю, что виной этому ее сложный характер и эпоха.

Когда проснулся, подумал: разделение на родителей и детей случайно, могло оказаться и наоборот. Помнить бы об этом в отношениях с детьми...

И другой сон. Бабушке  предстоит куда-то идти. Так надо с точки зрения высших сил. Я сообщаю ей об этом. И жаль бабушку, что она вынуждена идти,  и отменить — не в моей власти.