4.
В Университете прошла «франкоязычная» научно-техническая конференция, где каждый курсант должен был выступить с подготовленным докладом и ответить на вопросы слушателей. Наша преподавательница, молодая, светловолосая, курносая, круглолицая, крепенькая, бойкая и с вечно смеющимися глазами, распорядилась, чтобы я вёл заседания этой конференции, называл выступающего и тему его сообщения, приглашал присутствующих задавать вопросы и обязательно давал итоговую оценку проведённого заседания. «Soyez plus actif», каждый раз напутствовала она меня. Самым трудным было подводить итоги заседания, и пока шли короткие доклады, я старался набросать хоть какой-то план этого выступления, и едва ли это удавалось сделать более или менее доступным языком, но преподавательница была неизменно довольна и, как всегда, посмеиваясь, заключала «Formidable! Monsieur Boileau, vous etes bien intelligent». Более всего, нас всех поразил доклад грузина Monsieur Courtois, который неуверенно, растерянно, запинаясь на каждом слове, и часто обращаясь к строго запрещённой «шпаргалке», промямлил что-то невразумительное. Вопросов не последовало, несмотря на мой «actif», и он тут же покинул зал заседаний.
В конце мая приехала из Фрунзе моя мама, и у нас появилась возможность побывать в Риге, где наш старый друг «Дерево» уже был главным инженером на своей автобазе. Редкую возможность передохнуть и «расслабиться» мы использовали на все двести процентов. В Риге у него была прекрасная квартира на улице Ноликтавас, а на рижском взморье дача, внешним видом напоминающая красочный домик из детских сказок. Ветер с моря ещё не сбросил окончательно влияние прошедшей зимы, да и мелководный пляж рижского взморья с торчащими в беспорядке полусухими низкорослыми деревьями, и каменистое, совсем не иссыккульское, неприятное дно не располагали к купанию, но мы с другом храбро погружались в прохладные волны Балтики, а Лёле я искупаться так и не позволил. Запомнилась поездка в Юрмалу и посещение Домского собора, где впервые на концерте услышали «живьём» звучащий орган.
Вернулись, и вот когда Ленинград предстал во всей красе своих белых ночей! Мы всей семьёй уезжали в «центр» и бродили по набережной Невы, или прогуливались в потоке бессонных пешеходов по Невскому, отдыхая в Адмиралтейском сквере или в Летнем Саду. Каждое редкое воскресенье, которых случилось всего два или три, но все они сверкали незамутнённым солнцем, мы отправлялись в Петергоф на катере, снабжённом подводными крыльями. Здесь было раздолье для детей, а я всё чаще думал о скором отъезде и не мог отогнать этих беспокойных дум. Красавец Ленинград, ты навсегда останешься в наших воспоминаниях, в наших сердцах.
Свободное копирование
