Первые успехи и неудачи

10. Первые успехи и неудачи

(На снимке - наша "С-44". На кормовой надстройке два контейнера с крылатыми ракетами в них. Выходим в море).

        С начала 1961 года наша подводная лодка отрабатывала полный курс задач Боевой подготовки на берегу и в море. Включая ракетные и торпедные стрельбы, как венец всей боевой подготовки. В прошлом, на стажировке, мне приходилось всё это пройти, но теперь было другое.  Теперь за всё, что касалось торпедных стрельб, за людей, технику, оружие, как я уже говорил выше,  я отвечал лично, в полном объеме. Здесь мне удалось отличиться. И личный состав не подвел, и техника, и торпеды, приготовленные моими подчиненными под моим руководством, не подвели, всё сработало безукоризненно. Все отчеты были выполнены в срок и сданы в секретную часть бригады, (сказывался опыт, полученный на стажировке).  По всем стрельбам получены высокие оценки. Всё это у меня в активе. В пассиве – те самые 3 суток ареста и еще один пренеприятнейший случай.

       То, что  командир, как я уже говорил, на наш взгляд, был излишне, даже мелочно, придирчив, это куда ни шло – может он так понимал службу, командирскую требовательность. Куда хуже было другое – в море он никому из нас не доверял самостоятельных действий на вахте. Вместо того, чтобы учить и контролировать нас, он предпочитал всё сделать сам. Вахтенный офицер на мостике фактически оказывался приемо-передающим устройством между ним и Центральным постом. Постепенно мы как-то привыкли к тому, что нам самим ничего предпринимать без прямого участия командира не разрешалось.

           И вот однажды летом, на переходе в район БП в надводном положении, стою я на вахте, на мостике. Со мной сигнальщик, а в ограждении рубки курят 2-3 человека. Командир спустился вниз, в Центральный пост, я подумал, что, как обычно, на минуту-две не больше. Внимательно слежу за обстановкой, наслаждаюсь слабым морским ветерком, любуюсь морем, видимость хорошая, всё спокойно. Ровно стучат дизеля, да шумит разрезаемая форштевнем подводной лодки вода. Но вот сигнальщик докладывает, да я и сам вижу – на горизонте появилась цель. (У нас в море любой объект – цель).  Как полагается,  докладываю по переговорной трубе вниз: «Центральный!  Справа 40 градусов, на горизонте обнаружена цель. Записать в Вахтенный журнал и доложить командиру!».  Снизу вахтенный механик, (на тот момент им был один из мичманов БЧ-5), мне отвечает: «Есть записать…», и повторяет что именно. Чуть позже докладывает, что всё в Журнал записано и что о том доложено командиру.  Всё нормально. Но командир почему-то на мостик не поднимается.  Через пять минут, определив дистанцию до цели по биноклю, передаю вниз: «Дистанция до цели 85 кабельтов, цель - эсминец, пеленг 310, не меняется. Доложить командиру, записать в журнал».  Снизу мне, чуть погодя: «Записано в Вахтенный журнал, доложено командиру». А командира так и нет!

 Ну, думаю, небывалый случай. Неужели решил доверить мне  разойтись с эсминцем самостоятельно?  Да не может того быть!  Думаю, вот-вот появится, жду. А дистанция между тем заметно сокращается! А пеленг-то не меняется, явный признак опасности столкновения, если ничего не предпринимать. Еще раз кричу вниз: «Доложить командиру, дистанция до эсминца пятьдесят кабельтов, пеленг не меняется!».  Снизу мне опять: «Записано, доложено».  Но тут уж дальше медлить и ждать нельзя, и так задержался, командую боцману, (он тут же, в ограждении рубки за выносным штурвалом):  «Право на борт!  Ложиться на курс 10 градусов!». В полной уверенности, что всё делаю правильно, поскольку Правила предупреждения столкновения судов в море, (ППСС), знаю назубок.  Когда «С-44», заложив достаточно крутой вираж с приличным креном на левый борт, легла на заданный курс, я сообщил в ЦП о том, что легли на курс 10 градусов для расхождения с целью. И снова мне снизу: «Доложено командиру, записано в журнал».  Я доволен собой – наконец мне доверили управлять кораблем самостоятельно, я справился, всё сделал правильно.  Дистанция расхождения, правда, могла быть и побольше, но она и так неплохая. В общем, всё нормально.

         И в этот момент командир вдруг вылетает на мостик, глаза квадратные: «Что?!  Что происходит?!».  Я не могу понять, почему он так разволновался, (видимо его испугал внезапный крен подводной лодки), докладываю что и как.  Он, увидев эсминец, с которым мы уже разошлись, оценив дистанцию расхождения, буквально кричит: «Как вы могли такое допустить?!  Почему не докладывали?!!»  (Надо отдать должное Бочарову, матом он не ругался и не «тыкал», а мог бы в данном случае).

- Товарищ командир, я докладывал вниз и  вам обо всём, как положено!

- Так вы еще и врете! Вон с мостика!!!.

 А чуть позже, вызвав на мостик всех вахтенных офицеров, включая меня, и не дав себе труда разобраться, почему мои доклады к нему не доходили, объявил мне строгий выговор за опасное маневрирование. (Позже выяснилось, что мичман, бывший в то время  вахтенным механиком, просто не знал  где, в какой отсек  ушел командир, и не стал его искать.  Решил  доложить ему обо всем, когда тот вернется в Центральный пост).

       Конечно, обидно и больно было вместо одобрения со стороны командира получить взыскание. Но ничего не поделаешь. Мало ли мы по молодости получали взысканий, никто от того особенно не пострадал. Да я и сам понимал, что мог бы разойтись с эсминцем и пораньше, так что командир не так уж и неправ. Чуть попереживал, и ладно. На том бы дело и закончилось.

       Но, как оказалось, невольным свидетелем событий стал один из офицеров штаба бригады, который как раз курил тогда в ограждении рубки, все видел и слышал. Вот он мне и сказал, причем в присутствии других офицеров, (штабные нашего Бочарова почему-то тоже не особо жаловали):

      - Альберт Иванович, а ведь ты всё сделал правильно. Он врезал тебе ни за что. Да он просто оскорбил тебя, как ты можешь такое терпеть? Ты же офицер! Я считаю, тебе надо написать жалобу комбригу.

          У меня и в мыслях не было жаловаться, подобное в нашей среде не было принято. Но тут наши офицеры его поддержали, так что отказываться в таком случае было бы как бы трусостью. И как бы мне самому это было не по душе, пришлось сделать над собой усилие. Рапорт комбригу с прибытием в базу я, всё-таки, подал.

         Комбриг, капитан 1 ранга Корбан, пригласил меня на беседу, внимательно выслушал. Вместе с начальником штаба капитаном 1 ранга Мироновым решили на собрании вахтенных офицеров и командиров подводных лодок вместе с флагманскими специалистами, разобрать этот случай подробно. В назначенное время все были собраны, вывешена схема маневрирования, таблица действий. Разобрали в деталях, кто, когда и что делал, докладывал и т.д. Действия командира, естественно, обошли стороной, (с ним разбирались у комбрига отдельно). В заключение совещания комбриг сказал:

- В принципе вахтенный офицер действовал правильно, маневр расхождения выполнен без ошибок. Только надо в подобных случаях не затягивать, решительнее действовать самому. Если бы маневр был начат раньше, было бы лучше.

        Хороший урок для вахтенных офицеров!

        После всего, уже в своем кабинете он сказал мне:

- Ты же понимаешь, командир по-своему прав. Он ведь лично отвечает за корабль, за безопасность плавания. Да, на мой взгляд, он наказал тебя зря. Об этом у нас с ним разговор еще будет. Однако отменить его решение я не могу – свои права он не превысил. Но ты особо не переживай, служи дальше, как служил, и всё будет нормально.

        В конце беседы я попросил его вернуть мне мой рапорт назад. Что он и сделал, как мне кажется, с одобрением.

        Так вот постепенно постигалась на практике наука командования, взаимоотношений между начальниками и подчиненными, чуткости и черствости, умения и желания разобраться в проблемах человека.  И я очень благодарен моим старшим товарищам и начальникам за науку, особенно ценную в лейтенантские годы, когда тычешься, как теленок, в флотскую действительность, то и дело набивая себе шишки.

        Что же касается того, что «всё будет нормально», то так оно и вышло. В конце года по итогам Боевой и Политической подготовки, (как тогда говорили, БП и ПП), мне была объявлена благодарность и вручен «Ценный подарок» от комбрига – три книги. Разумеется, это могло быть сделано только по представлению нашего командира, который к тому времени взыскание с меня снял. Сейчас уже не помню, какие именно книги, но главное, конечно, было не в них.  Главным было – внимание и  подход к оценке труда и службы людей. Замечу здесь, что позже приходилось  слышать, будто Корбан, будучи уже адмиралом, стал грубым, заносчивым, чуть ли не самодуром. Я не мог в это поверить, у меня в памяти он совсем другой.