Филипп де Коммин. Мемуары - 18

КНИГА ВТОРАЯ

Глава I

Так шло время; герцог Бургундский каждый год воевал с льежцами [1] а король, когда видел, что герцог сталкивается с трудностями, старался предпринять что-либо против бретонцев, тем самым в какой-то мере помогая льежцам. Герцог Бургундский тогда выступал против короля, чтобы помочь своим союзникам, но нередко они без него заключали какой-нибудь договор или перемирие с королем.

В 1466 г. герцог Бургундский взял расположенный в Льежской области Динан – город очень большой, сильный и богатый благодаря торговле медными изделиями, которые назывались динандерией и были в действительности горшками, сковородками и тому подобными вещами. Случилось это еще до смерти его отца, герцога Филиппа, который скончался в июне 1467 г. Герцог Филипп, уже совсем старый, повелел доставить себя к месту событий на носилках, настолько он ненавидел динанцев из-за их жестокости по отношению к его подданным в графстве Намюр, а особенно к жителям Бувиня – городка, расположенного в четверть лье от Динана за рекой Мезой. Сам город динанцы не осаждали, поскольку их разделяла река, но на протяжении восьми месяцев они опустошали его окрестности и обстреливали из двух бомбард и других тяжелых орудий бувиньские дома, вынуждая несчастных горожан прятаться по погребам и там жить. Взаимная ненависть этих двух городов была невероятной, она доходила до того, что их жители не позволяли своим детям вступать в браки друг с другом и те искали себе пару каждый в своем городе, поскольку другие добрые города находились далеко.

За год до разрушения Динана, когда граф Шароле вернулся из-под Парижа, где он был, как Вы слышали, с другими сеньорами Франции, динанцы заключили с ним мирное соглашение и выплатили некоторую сумму денег. Сделали они это сепаратно от города Льежа, сами по себе. А это верное предвестие поражения – когда те, кто должны держаться вместе, разобщаются и бросают друг друга, будь то объединившиеся в союз государи и сеньоры или города и общины. Примеров я не привожу, ибо полагаю, что все сами были очевидцами подобных случаев или же читали о них. И следует заметить, что наш господин, король Людовик, лучше любого другого из мне известных государей постиг это искусство разделять людей ради чего он не жалел ни денег, ни богатств, ни трудов, расточая их не только перед господами, но и перед слугами.

Так, динанцы очень быстро раскаялись в том, что заключили названное соглашение, и подвергли жестокой казни четырех видных горожан, заключавших договор. По этой причине, а также из-за действий жителей Бувиня они возобновили войну в графстве Намюр. Герцог Филипп, армией которого командовал его сын, осадил город; на помощь герцогу прибыл граф Сен-Поль, коннетабль Франции, но он действовал от своего имени, а не по приказу короля и привел не королевских кавалеристов, а людей, набранных в Пикардии.

Динанцы самонадеянно совершили вылазку, но понесли большой урон. На восьмой день после того, как городские стены были пробиты, их взяли приступом, так что друзья динанцев не успели даже подумать, стоит ли им оказывать помощь. Город был сожжен и стерт с лица земли; пленники – до 800 человек – по настоятельной просьбе Тувинцев были утоплены перед Бувинем. Не знаю, было ли это наказанием господним за их великие злодеяния, но месть свершилась слишком жестокая.

На следующий день после взятия города ему на помощь пришел большой отряд льежцев, нарушивших свое обещание герцогу, так как они по соглашению с герцогом отложились от динанцев, как те, следуя их же примеру, отложились от них. Герцог Филипп (а он был очень стар) тем временем уехал, и на льежцев со всей своей армией двинулся его сын. Мы встретили их раньше, чем предполагали: наш авангард случайно, из-за ошибки проводников, сбился с пути и наткнулся на ядро их армии с главными военачальниками. Время было уже позднее, но тем не менее мы приготовились их атаковать. В этот момент к графу Шароле прибыли их депутаты с просьбой, чтобы он во имя девы Марии – а был канун Рождества богородицы [2] – возымел жалость к их народу, и оправдывали свою вину, как только могли.

Льежцы, однако, держали себя так, как будто вопреки речам своих послов желали сразиться. Но после того как депутаты раза два или три сходили туда и обратно, они согласились сохранять мир, заключенный в прошлом году, и выплатить определенную сумму денег, а в залог того, что они впредь будут лучше держать свое слово, обещали дать 300 заложников, названных находившимися при нашей армии епископом Льежским и его служителями, и привести их на следующий день в восемь часов утра. В эту ночь бургундское войско пребывало в большой тревоге, так как оно лишено было какого-либо прикрытия и занимало позицию, удобную для атаки со стороны льежцев, которые все были пешими и лучше нас знали местность. Кое-кто из них горел желанием нас атаковать, и, по-моему, им бы сопутствовала удача. Но те, кто заключил договор, не допустили этого.

На рассвете все наше войско, насчитывавшее, много ли мало, три тысячи кавалеристов, 12 или 13 тысяч лучников и большое число пехотинцев из соседней области, собралось, выстроилось в боевом порядке и двинулось прямо на них, чтобы или взять заложников, или, если их не дадут, сразиться с ними. Мы нашли их войско уже распавшимся, люди расходились в беспорядке отдельными отрядами, как и подобает дурно управляемому народу. Было уже около полудня, но заложников они все еще не выдали.

Граф Шароле спросил находившегося при нем маршала Бургундского, следует ли организовать погоню за льежцами. Маршал ответил утвердительно и сказал, что их можно разбить без всякого риска и со спокойной совестью, ибо вся вина ложится на них. Затем граф спросил сеньора де Конте, которого я уже не раз поминал, и он тоже настаивал на немедленных действиях, указывая на то, что льежцы расходятся отдельными группами и что такой прекрасной возможности их разбить никогда более не представится. Потом был спрошен коннетабль Сен-Поль, который держался противоположного мнения, полагая, что поступить таким образом значило бы бесчестно нарушить данное обещание; он утверждал, что такому множеству людей трудно за столь короткий срок прийти к соглашению относительно выдачи заложников, притом столь большого числа, и предлагал послать к ним кого-нибудь, чтобы выяснить их намерения. Все трое долго и упорно убеждали графа, приводя свои доводы. С одной стороны, ему говорили, что есть возможность разгромить его старых и закоренелых врагов, пока они не способны оказать сопротивление, а с другой – ему напоминали о его обещании. Кончилось тем, что к льежцам послали трубача, который и встретил высланных графу заложников.

Так закончился этот спор, и все разошлись по своим местам. Кавалеристы были очень недовольны советом коннетабля, поскольку предвкушали богатую добычу. В Льеж были немедленно отправлены послы для утверждения мирного договора. В городе народ, по своему непостоянству, все время твердил им, что мы-де не осмелились вступить в сражение; в послов стреляли из кулеврин [3] и всячески их оскорбляли.

Граф Шароле вернулся во Фландрию. Когда, позднее, умер его отец, он устроил торжественные и очень пышные службу и похороны в Брюгге и сообщил о его смерти королю [4].