Глава IX
Возвращаясь к парижским делам, следует сказать, что здесь каждый день приносил успех или неудачу обеим сторонам, но серьезных военных действий не было, так как король, не имевший ни малейшего желания искушать судьбу в крупном сражении, не выпускал из города большие отряды. Он стремился к миру, но, как подобает мудрому человеку, хотел его достичь, разъединив силы противника.
Тем не менее как-то утром вдоль противоположного бepeгa реки, напротив Конфланского дворца, выстроились четыре тысячи королевских вольных лучников, нормандские дворяне и немного кавалеристов. А в четверти лье от них, в деревне, расположилась другая группа кавалеристов, между ними лежала прекрасная равнина. Нас же от них отделяла Сена. Люди короля начали рыть у деревни Щарантон траншею и сооружать из земли и дерева вал. Траншея прошла напротив Конфлана, по другому берегу реки. За нею они поставили мощную артиллерию, которая сразу же выбила из деревни Шарантон людей герцога Калабрийского. Потеряв убитыми несколько пехотинцев и всадников, те поспешили перебраться к нам, и герцог Жан остановился в небольшом доме над рекой, совсем рядом с дворцом монсеньора де Шароле.
Затем эта артиллерия начала обстреливать наше войско и по-вергла всех в смятение, поскольку первый же залп скосил нескольких человек, а два ядра попали в комнату графа Шароле, когда он обедал, и убили поднимавшегося по ступенькам трубача, который нес блюдо с мясом. Граф Шароле перебрался на нижний этаж, приказав там все устроить поудобней, и решил никуда оттуда не двигаться.
Наутро все сеньоры явились на совет, который всегда собирался у графа Шароле; после совещания обычно все оставались обедать. Герцоги Беррийский и Бретонский усаживались на скамье, а граф Шароле и герцог Жан Калабрийский – перед ними[1]. Граф всем оказывал честь, приглашая к столу, как и подобало хозяину дома.
На совете было решено пустить в ход нашу артиллерию. Орудий было много у графа Шароле, прекрасные пушки имелись также у герцога Калабрийского и герцога Бретонского. В стене, тянувшейся вдоль реки позади Конфланского дворца, проделали большие бреши и в них установили лучшие пушки (кроме бомбард и других тяжелых орудий, которые не стреляли), а все остальные расставили, где только можно. В итоге артиллерия, которую выставили сеньоры, оказалась гораздо более мощной, чем королевская.
Траншея, проделанная людьми короля, была очень длинной и тянулась к Парижу; ее продолжали рыть дальше, выбрасывая землю в нашу сторону, чтобы уберечься от артиллерийского обстрела. В эту траншею все они и попрятались, не осмеливаясь высунуть голову. Кругом были прекрасные луга, и местность была ровной, как ладонь. Я никогда еще не видел столь ожесточенной перестрелки, продолжавшейся несколько дней. Мы надеялись выбить их артиллерийским огнем, но они, каждый день получая подкрепление из Парижа, держались стойко и тоже не жалели пороха. Многие из наших вырыли окопы возле своих домов, другие же воспользовались рвами, которых здесь было множество, ибо в этой местности добывали камень. Так в течение трех или четырех дней все спасались от обстрела. Правда, страху было больше чем потерь. Ни один именитый человек тогда не погиб.
Когда сеньоры увидели, что, к их стыду, королевское войско не понесло никакого урона, они поняли, сколь опасно их положение. Ведь это придало смелости парижанам, которых во время перемирия можно было видеть столько, что, казалось, в городе никого не осталось. И тогда на совете было решено построить мост из лодок, срезав у них узкие части и по широким настлав доски, а две последние лодки закрепив якорями. Для этого по Сене были подвезены большие лодки, по которым могло бы сразу пройти много пеших людей.
Итак, переправа через реку была делом решенным. Обеспечить ее безопасность поручили канониру мэтру Жиро, который говорил, что бургундцы выиграли от того, что противники набросали столько земли, поскольку атакующие окажутся теперь намного выше королевских людей, которые засели в траншее и не осмелятся выйти из нее, опасаясь артиллерийского огня. Эти доводы придали храбрости нашим людям накануне переправы, для которой все лодки были уже подведены, за исключением двух последних, стоявших наготове, так что мост был почти полностью сооружен. Но как только его закончили, появился королевский герольд и заявил, что мы нарушаем перемирие. Оно было заключено на два дня, и в тот вечер его срок истекал. Герольд, приехавший в действительности посмотреть, как у нас обстоят дела, разговаривал со случайно оказавшимися на мосту монсеньором де Бюэем и другими.
По мосту могли пройти бок о бок три кавалериста с копьями у бедер. Кроме того, у нас имелось шесть больших судов, на которых могла сразу разместиться тысяча человек, и много маленьких. Для прикрытия переправы расставили артиллерию. Были составлены списки отрядов для переправы и назначены ее руководители – граф Сен-Поль и сеньор де Обурден. После полуночи все начали вооружаться и еще до восхода солнца были готовы. Некоторые, пока еще не рассвело, прослушали мессу и сделали все, что должны в подобных случаях делать добрые христиане. В ту ночь я стоял в карауле, от которого никто не освобождался, и находился в большой палатке, разбитой посреди лагеря. Начальником караула был монсеньор де Шатогион, погибший впоследствии в битве при Муртене. Все мы ждали часа выступления. Но вдруг из траншеи, где сидели королевские люди, раздались крики: «Прощайте, соседи, прощайте!», а затем они подожгли свой лагерь и отвели артиллерию. Начало светать. Те, кто готовились к переправе, собрались у реки и увидели, что противник отошел уже очень далеко, к Парижу. Радуясь такому исходу, все отправились снимать оружие.
Как оказалось, король разместил за рекой своих людей лишь для того, чтобы обстреливать наше войско; вступать же в сражение, как я уже говорил, он не желал, чтобы не испытывать судьбу, хотя сил у него было не меньше, чем у всех сеньоров, вместе взятых. В его намерение входило расколоть лигу и добиться мира, не подвергая опасности в таком ненадежном деле, как сражение, своего столь высокого и могущественного положения, каковым является положение государя великого и покорного Французского королевства [2].
Несколько дней длилось перемирие, во время которого в Гранж-о-Мерсье, поблизости от нашего войска, встречались представители обеих сторон, чтобы заключить мир, там ежедневно в тайне договаривались о переходе кого-нибудь на сторону противника. От короля там бывал наряду с прочими граф Мэн, от сеньоров – граф Сен-Поль и другие представители. Много раз они собирались, так ничего и не решив. Перемирие тем не менее продолжалось, и множество людей встречалось возле большого рва, на полпути между обеими армиями, – его никто не имел права перейти даже в дни перемирия. В результате не проходило и Дня, чтобы десять или двенадцать человек не перебегало от короля к сеньорам и наоборот. Позднее это место прозвали Торжком – из-за того, что там заключались сделки.
По правде говоря, встречи и общение в подобных условиях очень опасны, особенно для той стороны, которой явно грозит поражение. Ведь естественно, что большинство людей думает о том, как бы спастись или возвыситься, и поэтому с легкостью готово переметнуться на сторону того, кто сильнее. Есть, правда, столь добродетельные и твердые люди, что не имеют таких побуждений, но их мало. Особенно же опасно, когда сманивают людей государи, и если они умеют это делать, значит, господь милостив к ним, ибо это признак того, что им не свойственна безрассудная гордыня, которая порождает презрение к людям. По этой причине, если приходится вести переговоры о мире, нужно использовать самых верных слуг, какие только есть у государя, причем среднего возраста, чтобы молодые по слабости своей не вступили в какую-нибудь бесчестную сделку, а возвратившись, не напугали слишком дурными вестями своего господина, и предпочтение следует отдавать тем, кто был государем облагодетельствован и обласкан; но в любом случае посылать следует людей мудрых, ибо от глупца никогда пользы не будет. Вести же переговоры лучше где-нибудь подальше, а когда послы возвращаются – выслушивать их наедине цли в узком кругу, чтобы можно было, если новости окажутся тревожными, внушить им, что следует говорить остальным, коли их начнут расспрашивать. Ведь когда они возвращаются с переговоров, все хотят знать новости, а кое-кто при этом станет утверждать, что от него ничего не скроют. И если послы таковы, какими они, по-моему, должны быть, то они и поступят так, что всем ясно станет, какой у них мудрый господин.
