Боевая тревога. 1956 год

            4. БОЕВАЯ ТРЕВОГА. 1956 ГОД  

           Этой главой я несколько нарушаю хронологию повествования, однако, делаю это умышленно.  В 1956 году, т.е. в год начала моей службы, в Венгрии грянуло восстание. Войска соседнего Военного Округа были приведены в движение. Отзвуки вооруженных столкновений докатились и до нас. Среди офицеров учебно-танкового батальона, в котором я начинал службу, шепотом обсуждали результаты уличных боев в Будапеште. Говорили, что наши бронетранспортеры восставшие венгры забрасывали гранатами из окон верхних этажей домов. БТРы были открыты сверху или затянуты брезентом. Правда, через несколько лет у нас появились БТРы с бронированной крышей.

Черняховск расположен в сотне километров от польской границы. Когда в Польше тоже начались волнения, в нашей дивизии была объявлена боевая тревога.

Батарея за три года моей службы многократно поднималась по тревоге. С подъема по тревоге начинались любые учения: полковые, дивизионные, армейские, окружные. Но все эти тревоги  являлись учебными. Боевая тревога случилась только в 1956 году, и она значительно отличалась от учебных.

Совсем другое настроение наблюдалось у офицеров, они ходили раздражительные и злые: они покидали детей и жен и уходили в неизвестность. О предполагаемом противнике им ничего не сообщено, войны не было, предстояло не известно от кого защищать страну. В общем, офицеры нервничали.

Целые сутки мы, молодые солдаты, грузили в машины боеприпасы, в основном,  32-х килограммовые ящики со снарядами к танковым пушкам, по два снаряда в каждом. Все дивизионные склады боеприпасов должны были быть поставлены на колёса. Каждое подразделение являлось ответственным за погрузку своих боеприпасов. В спешке и темноте  ящики часто перепутывались. Командиры сначала ругались. Потом махнули рукой, лишь бы все погрузили. Какая разница, какими снарядами стрелять, своими или чужими.

Любая ночная тревога – это всегда большая суматоха: посыльные бегут по темным улицам за офицерами, шоферы пробираются в парк заводить свои машины, в руках у них канистры с теплой водой. По тем же узким улицам выезжает тяжелая техника: танки, самоходки, бронетранспортеры, машины (город набит техникой). Даже во время учебных тревог иногда кого-нибудь калечили. Говорили, что даже есть «допустимый» процент потерь на учениях.

Патроны всем раздали не по счету, как при заступлении в караул, а навалом, без счета. Как правило, после боевой тревоги и последующих боевых действий  части редко возвращаются на старые места расквартировки. Учитывая, что в районы сосредоточения необходимо  выйти как можно быстрее, техникой управляли не очень аккуратно, многие мелкие деревянные постройки - склады, солдатское туалеты, изгороди - просто снесли. Разворотили доски почета. Когда через некоторое время дивизия вернулась в город, «Батя» (командир полка) обошёл территорию своей части в сопровождении замов и начальника тыла. «Батя» громко ругался матом в адрес командиров подвижных частей. Всем грозил. Начальник тыла расстроено кивал головой в такт «батиной» ругани и записывал в тетрадь размеры бедствия. Все разрушения пришлось восстанавливать.

  К концу дня, обессиленные после погрузки снарядов, мы получили неприкосновенный запас (НЗ) сухим пайком. Заняли места в машинах ГАЗ-63. Дивизия несколькими колоннами по разным дорогам двинулась к польской границе. Мимо нашей колонны проносились штабные "газики", утыканные антеннами машины связи. Колонна надолго остановилась, затем двинулась снова. К вечеру мы пересекли границу Польши и углубились километров на 50-70. Опять надолго стали. Затем прозвучала команда «Отбой». Очевидно, поляки раздумали «бунтовать».

Целую неделю мы разгружали боеприпасы  и размещали в складах  аккуратными штабелями, старшины с трудом отыскивали «свои» боеприпасы.

Одними из последних учений, в которых мне пришлось участвовать, были учения Прибалтийского Военного Округа, которыми руководил маршал Гречко. Он являлся тогда главкомом сухопутных сил. В манёврах  было задействовано большое количество войск. Горючего  в стране хватало. Наводились понтонные переправы, по которым танки форсировали водные рубежи. Над головами гудела авиация, прикрывая войска с воздуха, с вертолетов высаживали десанты. Орудия и танки стреляли холостыми, пехота с трудом избегала гусениц и холостых выстрелов, которые могли сильно обжечь, если не поберечься. Для нас маневры закончились боевыми стрельбами на Добровольском полигоне.

К третьему году службы мы стали бывалыми солдатами. Знали, где и как можно  проехать или прокатить на руках пушку и не застрять, когда позвать в помощь пехоту, когда отрядить гонца к танкистам, чтобы выручили. Могли разжечь костер в дождь и высушить портянки. Знали, где и когда можно отдохнуть, не мозоля глаза  начальству. Опыт - он и есть опыт! В реальных боевых условиях этот опыт нам бы пригодился: расчет слажен, сросся со своим орудием, умеем стрелять из автомата и пушки. Но  все же на войне ситуация совсем другая.

Я часто видел, как наступала пехота. Она шла вперед и залегала, выбирая огневые позиции в местах, где по-суше, и светило солнышко. На войне они бы старались двигаться в «мертвой» зоне, так, чтобы складки местности закрывали от огня противника, двигались хоть по болоту, хоть по колено в воде, а не грелись на солнышке.

 Фотография сделана во время очередных учений во время привала в деревушке.

 За  три года службы мы  приспособились к условиям армейской жизни и окрепли. Если наряды в караул и на кухню распределялись в порядке очереди, то множество мелких текущих работ выполняли молодые солдаты, как мы в свое время. И  это казалось  правильным. Молодым нужно  привыкать к службе. Часто руководителями работ в отсутствии сержантов назначались старослужащие. Мыли машины и орудия после возвращения с полей тоже молодые солдаты, мы только проверяли качество работ. В случае плохой работы учили, как надо трудиться. Затворы и прицелы орудий мы чистили и смазывали сами. Молодёжь воспринимала это как должное, так как «старики» являлись опорой батареи. Они знали, как себя вести на учениях: как катить орудие и куда катить. На стрельбах, на строевой и физической подготовке основной результат определяли старослужащие. Так что молодежь не «возникала», когда во время перекура им приказывали что-то отнести, принести или помыть.

Приближался долгожданный день окончания службы. Настала эпоха изматывающего, тягостного ожидания, когда начинаешь считать месяцы, недели, дни, оставшиеся до приказа. Поскольку увольнение в запас в каждой части происходило в разные сроки в зависимости от многих причин, то точкой начала обратного отсчета была дата приказа министра обороны об увольнении в запас отслуживших свой срок солдат и призыва в армию молодого пополнения. Этим приказом все старослужащие бредили.

Меня все больше и больше стали тревожить проблемы «мирной» жизни: поступление в институт, предстоящая работа на заводе, ждал встречи с родителями. Быстро и осязаемо возвращалась жизнь вне армии, как снимок, опущенный в проявитель.   Теперь я понял, почему многие солдаты оставались на сверхсрочную службу: никаких проблем – накормят, напоят, обеспечат квартирой и зарплатой. Твоя жизнь налажена и обеспечена, найди себе жену,  ответственно выполняй свою работу - и нет никаких проблем.  

Конечно, на учениях тяжеловато, но пока ещё молодой, это не страшно. Некоторым людям нравится ощущать себя маленьким винтиком большого отлаженного мощного механизма, который тебя всегда защитит, за тебя решит все проблемы, которым можно гордиться.

Мне хотелось домой. Я уже был составной частью одного огромного, мощного механизма – я вступил в партию.

Лежа на своей койке после отбоя, думал о Москве, во сне входил в свой подъезд, беседовал с Крючковым, Андреем, спорил с рыжим Красновым. Почти целых три года я о них даже не вспоминал. Иногда зловредный внутренний голос нашептывал мне, что служба в армии -  потеря трех самых лучших в моей жизни лет. Лучшие годы освоения специальности, познания, любви! А что ты получил взамен? Окреп? Мог бы и в Москве ходить в спортивные секции! Узнал жизнь, людей? А на заводе и в институте что - не люди? Научился чистить автомат, мыть полы и туалеты. Просто смешно! Ты  потерял три лучших года жизни, - надрывал мне душу внутренний голос.  Ты - бестолочь, надо было поступать в институт.

Другой голос уверял: « Ты принял присягу, теперь ты настоящий солдат, укрепился душой, и теперь ты способен держать любые удары судьбы, моральные и физические. Каждый мужчина должен отслужить в армии, только тогда он становится настоящим мужчиной». Я с удовлетворением соглашался с этим голосом.     

Теперь у нас было больше свободного времени, и мы с Борей Бирюковым могли чаще встречаться в парке, при обслуживании техники. Его мысли последнее время тоже крутились вокруг проблемы поступления в ВУЗ. В Москве мы, оказывается, были почти соседями. Он  жил в старом одноэтажном деревянном домике в глубине парка, который был разбит на месте Братского кладбища. Часто гулял по тем же аллеям парка, что и я. Даже странно, что мы с ним не встретились. Может быть, и  встречались, да не знали друг друга. Чтобы познакомиться,  пришлось уехать за «три- девять земель» в город Черняховск. Боря очень надеялся, что к его возвращению из армии  хибара, в которой жила его семья, будет снесена, и он вместе с отцом и матерью получит  квартиру в хорошем новом доме.  

 Обсуждая с ним политические темы, я понял, что его взгляды во многом совпадали с моими. Кстати, он тоже вступил в армии в партию. Боря был парень думающий, даже немного философ. С ним можно  обсуждать широкий круг вопросов, включая,  самые абстрактные. Я уже не помню, как мы вышли на разговор о религии. Библию, конечно, он не читал, но читал много брошюр атеистического содержания, откуда можно было кое-что почерпнуть о содержании библии. К критической части этих книг можно было относиться по-разному. В армии, как и в стране, в то время верующих  было мало, включая жителей Кавказа и Средней Азии.

Мы с Борей сошлись во мнении, что десять заповедей Ветхого Завета во многом совпадают с положениями кодекса строителей коммунизма. А вот относительно учения Христа есть большие отличия. Если Христос учил любить своих врагов, на зло отвечать добром, милосердно прощать преступления («Ибо не ведают, что творят»), то коммунистическая мораль провозглашала другие лозунги: «если враг не сдается, его уничтожают», «кто не с нами, тот против нас». Какое уж тут милосердие!  Не то, чтобы мы были против этих лозунгов, нам казалось, что они были абсолютно правильные для периода Революции, Гражданской и Отечественной войн. Но эти призывы не должны  оставаться «на все времена». Если враг на тебя не нападает, то зачем его уничтожать (мы ведь ведем только освободительные, справедливые войны).  Всех врагов   уничтожить - никаких сил не хватит, да и кто будет решать, кто враг, а кто - нет. Когда на тебя напали, тогда абсолютно ясно, кто враг.  Но если кто-то не с тобой, то это еще не значит, что он против тебя!

  В этом мы с Борисом были согласны. «Принципы большевиков больше похожи на закон Моисея - «око за око, зуб за зуб», - сказал Боря, - «Только надо его дополнить кличем  Отечественной войны - «смерть за смерть!»  

В этот момент к нам подошел долговязый худой парень, Борин командир. Я знал его, он ехал из Москвы в нашем вагоне, окончил вместе с Борей учебно-танковый батальон и служил командиром танка. До призыва в армию он окончил какой-то гуманитарный институт. Там не было военной кафедры, и его после окончания института забрали в армию. В общем, Боре  повезло с командиром. «Наверняка, долговязый пришел за Борей по делу -  опять танк драить некому»,- подумал я.    Он прислушался к нашему разговору и неожиданно сказал: «Мужики, вы все перепутали. Иудеи уже три тысячи лет внутри себя разбираются со своим богом. Их религия замкнутая. А вот коммунисты и христиане всегда пытались распространить свои идеи на весь мир, осчастливить всех, да и мусульмане -  тоже. Поэтому большевики больше похожи на христиан.  Кроме того, в диалектике есть такое понятие «единство и борьба противоположностей. Поступите в институт, будете проходить Гегеля, Маркса, сами всё узнаете. Доброта, милосердие, всеобщая любовь – это одна сторона. Борьба, уничтожение врагов, смерть, кровь –  это другая противоположность. Чтобы добиться первого, необходимо пройти через второе. Всеобщего счастья никогда  не достичь без уничтожения врагов. Если подставлять им щечки, ничего не построишь. В этом коммунисты отличаются от христиан»

«Еще один специалист по добру и злу!», - подумал раздраженно я.  «Боря, идем ствол  пушки пробьем», - сказал командир. На другой стороне парка танкисты выкатили танк и  опустили орудийный ствол параллельно земле. Загнали в ствол пыж и, раздевшись по пояс, длинным шестом пробивали деревянный, обмотанный паклей пыж сквозь длинный ствол танковой пушки. Так обычно чистили (пробивали) ствол от порохового нагара. Мне такая процедура была очень близко знакома. Хорошая  физическая разминка, особенно, если в пробивке ствола участвовало мало народа: орудийный расчет состоял из двух-трех человек.        

  На этом наша теоретическая дискуссия благополучно закончилась.