Я видел по телевизору знаменитые кадры встречи Юрия Гагарина, – вот он стремительно идет по специально положенной красной ковровой дорожке, а в конце дорожки стоит сияющий Хрущев. Гагарин докладывает ему, они лобызаются... Эти кадры тогда произвели на меня сильнейшее впечатление.
Потом, после снятия Хрущева, их долго не показывали, но через много лет показали вновь в день Космонавтики 12 апреля. Хрущева уже давно не было в Президиуме ЦК. Но к моему удивлению его не было и в конце этой длинной ярко-красной ковровой дорожки. И было непонятно, к кому стремительно шёл Юрий Алексеевич Гагарин ...
Оказывается, не я один заметил отсутствие Хрущева в конце ковровой дорожки. Вот, что пишет известный режиссер и продюсер Российского кинематографа Сергей Михайлович Селюнин (извините за длинную цитату, но уж очень образно он описывает, какое воздействие на него оказало исчезновение Хрущева из кадра):
... Кроме этого я ничего не помнил в своем детстве. Все остальное было позже и по другому ведомству. А тогда я включил телевизор и увидел лицо Гагарина в гермошлеме. Потом он шел по ковровой дорожке. Я и не заметил тогда, что у него развязался шнурок. Потом он стоял на трибуне рядом с Хрущевым. О Хрущеве я тоже узнал позже. В то время он был для меня просто человек-рядом-с-Гагариным-на-трибуне…
Продолжение следует
Здесь полагается титр «шли годы». Хрущев оказался под запретом, о Гагарине же вспоминали часто. И каждый год я видел его лицо в гермошлеме, но уже никогда не видел ковровой дорожки. Поскольку эта монтажная фраза должна была иметь завершение. А вот его быть не могло. Я относился к этому спокойно: показали Гагарина — и ладно. Чего Хрущева-то показывать?
И вдруг — именно что вдруг — в конце семидесятых… может быть, к годовщине полета, когда логика юбилеев потребовала предъявить все максимально полно… Сначала я увидел знакомое лицо в гермошлеме. Все нормально, я не удивился. Но вдруг Гагарин пошел по ковровой дорожке. Это было решительно невозможно. Я ощутил привкус кинематографической интриги. Моя душа поднялась на цыпочки, и я стал во все глаза глядеть в ту точку, где должен был появиться он. Но Хрущева там не оказалось. Гагарин был, а рядом с ним едва заметное мерцание. Легкое мистическое облачко на месте Никиты Сергеевича. Это было какое-то невообразимое впечатление. Потому что он там на самом деле стоял, потому что он снят на пленку, потому что это документ и изъять его оттуда невозможно, как невозможно изъять из жизни… Я почувствовал какое-то бессилие. Меня обокрали. К тому же руками кино, которое уже стало моей жизнью. И так талантливо, так блестяще… И в то же время так беззастенчиво, так нехорошо, так среди бела дня… Не где-то там с кем-то, а изнутри залезли в меня и подправили.
Понимаете, долго не показывали эти кадры и подумали, что народ забыл. Оказалось, – помнит. Я в тот момент испытал стыд, за совершенный подлог, за тех людей, которые хотели переписать историю.
В свое время так исключили из истории большевиков Троцкого и Зиновьева – главных героев октябрьской революции и огромное число их сподвижников. Потом я учился во время войны по учебникам, где были фотографии советских военачальников Тухачевского, Блюхера и других. Во время войны учебники не переиздавались. У знаменитых военачальников были выколоты глаза, фотографии были перечеркнуты, а под каждой было написано: «Враг народа». А сейчас они снова вошли в историю, заняв то место, которое заслужили. И Ленин, и Сталин тоже займут те места, которые заслужили. Это совершенно неизбежно.
Свободное копирование
