Незадолго до отъезда брата моего в Россию у Екатерины Армановны родился сын, Михайло Бобарыкин. Возвратясь на родину, брат Петр Николаевич привез с собою молодую, очень хорошенькую итальянку, у которой через год родилась дочь Д., для которой впоследствии брат мой и посвятил жизнь свою. Между тем у Бобарыкина родились еще две дочери.
Прожив года два в деревне в совершенном уединении, брат постоянно был в переписке с своей женою, которая не переставала называть его своим другом и благодетелем, поверяя ему все тайны своего сердца, описывая все подробности своей семейной жизни и жалуясь иногда на поступки второго мужа, на холодность его к детям. На письма ее он часто при мне отвечал, и в одном из них, я помню, написал ей, что в случае какого-либо несчастья она всегда найдет в нем друга и брата и приют в доме его.
Если бы я сама не читала переписки их, то, конечно, никогда не поверила бы таким странным и неимоверным отношениям их друг к другу. В продолжение целого года Петр Николаевич жил в имении своем в совершенном уединении, и мы даже редко видели его. Вдруг мы узнаем, что Бобарыкин с женою, с тремя детьми своими и с матерью своею приехали прямо в деревню к Петру Николаевичу. Известие это нас всех поразило, и мы не могли придумать причины такого нечаянного их приезда. Впоследствии оказалось то, что старуха-мать Бобарыкина, имея в нем единственного сына и наследника всего ее значительного состояния, узнав о непростительном поступке его и желая вырвать его из сетей Екатерины Армановны, поехавши за границу, успела уговорить их ехать к Петру Николаевичу. Какова была их встреча и как принял он их,-- нам ничего не было известно, впоследствии только узнали мы, что Екатерине Армановне удалось умолить Петра Николаевича в том, чтобы, окрестя всех троих ее детей, дать им чрез то имя свое и вместе с тем средства для их воспитания, а впоследствии для службы в России сыну ее.
Поступок этот брата моего был истинно великодушным, но впоследствии послужил ему к большому вреду, ибо, желая все состояние свое оставить собственной дочери своей и страшась, в случае нечаянной смерти своей, иметь наследниками детей Бобарыкина, он должен был продать все значительное и прекрасно устроенное имение в Малороссии и для увеличения капиталов своих уехать навсегда за границу. Посещение семейства Бобарыкина окончилось тем, что мать увезла своего сына в Москву под предлогом (впрочем, справедливым), что в России второй брак не считается законным и что поэтому Екатерина Армановна в Москве не могла бы носить имя Бобарыкина. Петр Николаевич и тут показал свое редкое великодушие. Он согласился оставить у себя жену Бобарыкина с тремя детьми ее, с тем условием, однако ж, чтобы Бобарыкин не возвращался уж к ней и чтобы разлука их была вечная, на что тот и согласился. Они расстались, но Бобарыкин, как человек бесхарактерный и ограниченного ума, прожив две недели в Харькове, внезапно явился опять к брату Петру Николаевичу, объявляя, что он не мог долее выдержать разлуки и, соскучившись, решился опять возвратиться. Тут негодованию Петра Николаевича не было меры, и он вместе с Екатериной Армановной требовали, чтобы тот немедленно выехал, что он и должен был сделать волей или неволей. Приехав в Москву, он вскоре женился на какой-то красавице, но недолго жил с нею; расстроясь с ним, она, говорят, вскорости умерла.
Между тем добрый мой брат, устроив в своем доме бывшую жену свою по-прежнему как хозяйку, был ласков с нею и любил ее детей; она, со своей стороны, ласкала его малютку и заботилась о ней, как о своих детях, вместе с итальянкой, которая по-прежнему находилась в доме. Когда все в доме его устроилось и успокоилось, он просил меня приехать к нему, приласкать Екатерину Армановну и быть с нею, если можно, в прежних отношениях. Хотя и трудно и не совсем приятно было исполнить это его желание, но, видя, что он ее простил, я невольно должна была согласиться на его желание, и вскоре мы отправились к нему в деревню. Это было весною, в самое лучшее время года в Малороссии. Подъезжая к дому, мы удивились, что никто нас не встречал.
Узнав, что Петр Николаевич с Екатериной Армановной поехали с визитами к соседям, прежним своим знакомым, мы взошли на балкон и там, усевшись, наслаждались и чудным весенним вечером, и ароматом цветов, коими была укрыта целая терраса близ дома, и звонким пением соловьев, полагая, что мы совершенно одни, как вдруг явилась к нам молоденькая и хорошенькая особа и поклонившись, начала говорить с нами едва понятным французским языком; мы догадались, что это была итальянка. Она просила нас погулять в саду, срывала и подавала мне лучшие цветы, говоря весьма жалобно, что она очень скучает, что с тех пор, как Екатерина Армановна здесь, она все одна. Она суетилась и хлопотала о том, что уже поздно, что, конечно, они скоро приедут и что надо им послать лодку для переезда через реку, и, узнав, что они уже возвращаются, побежала к ним навстречу. Это существо показалось нам каким-то идеальным и романтическим, которое весьма удачно можно бы поместить в лучшем романе. Чрез несколько минут нас с радостью встретили и хозяева дома; не видя столько лет Екатерины Армановны, я была поражена не изменившеюся ее красотою; при ней хорошенькая итальянка, которою мы так недавно любовались, казалась нам не чем иным, как простой субреткой,-- так благородна и величественна была наружность Екатерины Армановны.
Мы нашли, что с присутствием Екатерины Армановны дом Петра Николаевича оживился более еще шумом и играми детей, которые подбегали к нему, ласкались, называя его отцом. Она равномерно целовала и ласкала его малютку; все это казалось нам часто непонятным и неестественным. Дети все четверо жили в одной комнате, роскошно убранной и украшенной цветами. Отец и мать равномерно заботились и о здоровье их, и об их воспитании. Казалось, что гармония водворилась там, где никогда не могла существовать. Все это казалось нам странным и загадочным, тем более что и итальянка казалась в дружбе с хозяйкой дома. Нередко я заставала, что последняя давала первой уроки французского языка и что они вдвоем, беседуя, вышивали в пяльцах.
Свободное копирование
