5.06.50. Пон. Сегодня были экзамены по лётной подготовке. Принимали лётчики полка боевого применения, куда мы должны убыть для продолжения учёбы. Меня, как лучшего курсанта, дали на проверку командиру этого полка полковнику Козлову. Как говорят, гроза мужик, невероятный матерщинник. Но этого я не заметил. Молчал он в полёте. У меня всё отлично получалось. А когда ввёл на иммельман, он пробурчал:
- Энергичнее!
Я перестарался. Перетянул ручку и самолёт заколебался на критических углах атаки. Я вовремя исправил ошибку, но это уже не то качество полёта, к которому я привык.
- Повтори! - говорит Козлов.
Повторил. И надо же на выводе капот чуть зарылся на полубочке. Что это со мной сегодня? Не понимаю. Спрашиваю:
- Разрешите повторить?
- Хватит, - пробурчал он.
На земле сказал:
- Пилот ты хороший, но иммельман не отработал, как следует.
Поставил за иммельман тройку, а общую за полёт – хорошо. Я в шоке. Это провал для меня, лучшего курсанта, эталона училища. Хожу, как поверженный. Командование эскадрильи расстроилось. Все на меня смотрят сочувственно. Лишь Курбатов отворачивается, обиделся, что не оправдал надежды, подвёл группу.
После полётов построили курсантов и объявили оценки. Когда прозвучало: «Великодный - четыре», весь строй посмотрел на меня удивлённо. Я готов был провалиться сквозь землю.
Мы сворачивали старт, а командир полка беседовал с инструкторами. Я видел, что он долго держал моего инструктора по стойке смирно. Догадался, что его отчитывает за меня. Напряг слух.
- Две недели Великодный летал без контроля. Потом неделю вообще не летал! Как так! Это накануне экзаменов! Да вы должны были ему уделить самое пристальное внимание, отшлифовать каждый элемент полёта. Ведь это же - эталон училища! А вы бросили его на произвол судьбы! Что я доложу начальнику училища? Безответственный вы человек!
Это был удар в моё сердце. Я уважал Курбатова. Не верил в его вину в моём провале. Спровоцировал меня Козлов, своей командой: «Энергичнее». Ведь я и так шёл с достаточно сильной перегрузкой. Но, как я мог перетянуть? Я же хорошо чувствую самолёт. Неужели сказался перерыв? Или было напряжение оттого, что летал с самым грозным проверяющим? Но, вроде был, как всегда, спокоен.
Вечером Курбатов в буфете напился. Кричал:
- Где Великодный?
Слыша его голос, я не хотел к нему подходить, понимая, что он разозлён на меня. Но он настойчиво требовал от курсантов:
- Приведите мне Великодного!
Я пошёл к нему. Думаю, пусть разрядит на мне свою психику. Но он, увидев меня, сквозь слёзы обиды прошептал:
- Я виноват перед тобой, Лёня. Ви-но-ват! Ви-но-ват!
- Не казните себя, - прошептал я. - Это моя вина.
- И моя. И нас с тобой за это казнят. Не-о-прав-да-ли! Понял!
- Я не хочу больше быть эталоном.
- А я хочу, чтобы ты всегда был таким. Ты эталоном родился.
- Я и в правду не чувствую себя лучше других. И не хочется мне быть лучше. Хочу быть, как все.
- Нет. Ты всегда будешь лучше. Потому, что ты способный. Ты будешь лучше, и, как человек. В тебе душа. Но я тебя просмотрел. Понимаешь - про-смо-трел! Завозился с другими.
Мы расстались с ним на пороге его квартиры, как друзья по несчастью, как виноватые друг перед другом. Однако в полку все были уверены, что меня умышленно завалил Козлов, из-за того, что эталоном был объявлен курсант не его полка боевых самолётов, а учебного полка. Его не любили и потому все верили, что он подсунул училищу гадость. Я отметал его вину. Зачем искать виновных, если была ошибка при моём пилотаже. Если даже он спровоцировал её, то я виноват, что поддался провокации. Разве военному лётчику позволено это.
Свободное копирование
