ПИСЬМО 300-е
Любезный приятель! Мы возвратились в Богородицк 13 числа ноября незадолго пред обедом. И первое, что мы услышали, было то, что без нас кончил жизнь отец Федот и накануне сего дня погребен. Мы пожертвовали ему несколькими искренними слезами и не могли довольно наговориться и натужиться о сей потере мужа добродетельного, чувствительного и разумного философа и проповедника и нашего лучшего друга и собеседника.
Отдохнув от дорожных беспокойств и проведя остаток сего дня в собеседовании с домашними своими родными и в рассказывании им всего случившегося с нами в Туле, на другой день поутру поехал я к госпоже Дуровой в замок. Она сказывала мне, что начальник наш, а ее супруг, пишет к ней, что он надеется в начале ноября выехать из Петербурга и что она не станет к нему писать более, а ожидает в скорости его приезда. Но о том, имел ли он аудиенцию у монархини, или нет -- не писано было ни слова. Сие меня крайне удивило. Неужели, не видав монархини, поедет он назад? думал я тогда сам в себе и не знал чему приписать таковое молчание его. Далее сказывала она мне, что он опять пишет ко мне свои благодарения. Сие также и еще более меня удивило, ибо мне казалось, что я еще не заслуживал такой признательности. Словом, все сие было для меня не понятно, и я не усматривал, что из всего того выйдет, а только скорому возвращению его не имел причины радоваться. Без него все шло у нас по-прежнему ладно и хорошо, и все было мирно, тихо и спокойно, а с приездом его не ожидали ничего иного, как нарушения нашего спокойствия.
Едва я возвратился к себе в дом и отобедал, как пришел ко мне ваш протопоп, а потом духовный наш отец Иоанн просить меня, чтоб я постарался помирить отца и сестру покойного отца Федота с его женою, перессорившихся уже между собою о ничего значущем его наследстве, к чему я охотно и соглашался. А как вскоре за сим пришли и они, то все мы более двух часов старались их усовестить и прекратить ничего незначащую вражду миролюбно. Но никак учинить того были не в состоянии: упругость нравов отца и сестры, хотевших обидеть вдову, были тому причиною. Я только что досадовал и рад был, что прискакавший зять мой Шишков из Тулы для выбора судей, депутатов и прочих, и остановившийся у меня, прервал сие ваше неудачное миротворение.
Наставший после сего день был у нас суетливый. Мы думали, что будет у нас множество гостей, по причине назначенного к сему дню съезду всему Богородицкому дворянству, для помянутых выборов. Однако, вместо ожидаемого множества, ни одного человека не приехало, и зять мой не знал, что ему одному и делать, посылал к ближним еще нарочных, но и те не сдвинулись. Итак, принужден он был назначать кое-кого заочно, а за всем тем и был у нас обед поздний, после которого поехал я в свой рекрутский департамент, для выбора и назначения из собравшегося множества крестьян в рекруты. А между тем съехалось к домашним моим и к зятю множество гостей из наших городских и приезжих, так что вся наша гостиная наполнена была людьми удостоила между прочими и сама госпожа Дурова моих домашних в сей день своим посещением.
Все последующие и остальные за сим для ноября месяца занимался я ежедневно наискучнейшим для себя, но необходимым делом, а именно разбором и пересматриванием всех молодых и годных крестьян волостных для назначения из них потребного числа к поставке в рекруты. Никогда так трудно дело сие для меня не было, как в сей раз, и более потому, что во все сие время, отчасти от перемены пищи, отчасти от прескверной бывшей во все сие время ненастной погоды, а более всего от несносной духоты, претерпеваемой в канцелярии от множества народа и съехавшихся крестьян, самому мне что-то очень не здоровилось, и я того и смотрел, чтоб от трудов и беспокойств сих не занемочь, и неведомо как рад был, что дело сие в концу ноября кончил и мог сколько-нибудь поуспокоиться.
В течевие сего времени, кроме многих приезжавших к нам и много мне мешающих гостей, приезжал еще в другой раз на почтовых из Тулы зять мой Шишков к нам, и от нас поскакал к больному своему меньшому брату Александру Герасимовичу, погибавшему от собственной своей дурости. Будучи очень еще молодым человеком, подвержен был он двум бедственным страстям: игранию в карты и к псовой охоте. А как он, сверх того, очень страдал грыжею, выходящей у него в луно и нетерпящей езды верховой и скаканию на лошадях за зайцами, и не один раз доводившей его на край гроба, то и медики и все родные советовали ему колико можно от псовой охоты воздержаться. Но страсть его к тому была так велика, что он никак не хотел советам сим следовать, и около сего времени, во время езды на охоте, грыжа его выступила из недр с таким усилием, что привезли его почти замертво домой и не было возможности уже никак ее вправить. По сему-то случаю приезжал к нему брат из Тулы, чтоб уговорить его ехать в Тулу и там полечиться. Но болезнь его была в таком градусе, что никакая человеческая помощь не в состоянии была ее уничтожить, и он принужден был в самых цветущих летах расстаться с жизнью, оставив по себе молодую жену и малолетнего сына. Мы все его, по доброте его нрава, любили и не могли довольно нагореваться о рановременной его кончине, служившей добрым уроком для молодых людей, приверженных уже слишком к бедственной псовой охоте.
Свободное копирование
