Десятого декабря 1927 года я явился к главному бухгалтеру ЭКЧ Павлу Яковлевичу Шулегину — он благоволил к духовным лицам. Теперь он отбыл три года Сибирской ссылки (1933 г.) и где он сейчас, не знаю. Было свободно место делопроизводителя-счетовода в лесничестве. Управление им помещалось в Варваринской часовне — в трех верстах от Кремля. Это было наиболее завидное учреждение в Соловках. Заведующим был Василий Антониевич Кириллин, ученый лесовод-десятилетник. В мое время в лесничестве работали князь Чегодаев И. Н., Шелепов В. И., Гудим-Левкович, Ганьковский, Ризабейли Н. Н., Бурмин, С. П. Минеев, прот. Гриневич. В числе других участковыми лесниками были: архиеп. Иларион (Троицкий), умерший после двойного Соловецкого срока (3 + 3 гг.) в Петрограде от тифа, отравлен — досконально известно; еп. Антоний Панкеев — три года Сибири; еп. Василий (Зеленцов); прот. Трифильев (дважды в Соловках и три года Туркестана); Иуда Гловацкий-Романенко тип крайне отрицательный. Большую дружбу с нами вел и еп. Алексий (Палицын) — из рыбного и зверопромышленного комитета.
В лесничестве, по приказу Шулегина, нужно было провести американскую систему счетоводства, и я за это дело взялся. До меня счетоводство в лесничестве вел Лысцов самым упрощенным способом, но не по двойной бухгалтерии. Шулегин назначил меня, о чём дано было знать отделу труда, который и выдал мне рабочее сведение. Кириллин меня не принял, ибо представил своего кандидата из финансовой части и мне выдан был письменный отказ. Дело приняло резкий оборот. После бурного объяснения с Кириллиным — очень авторитетным человеком, Шулегин настоял на своем. По предварительному соглашению с главным бухгалтером из финансовой части прислали отказ в отпуске работника (азербайджанец-кавказец) для лесничества и я в нём утвердился на тринадцать месяцев. Дело я выполнил блестяще: «американку» завел по последней форме. Шулегин был доволен. Кириллин начал мстить. Не хотел давать усиленного денежного пайка — приказали из хозяйственной части включить меня в список на усиленный денежный паек. Об этом постарался Шулегин, заведовавший там этой частью. С квартирой дело обстояло хуже. Надо сказать, что служба в лесничестве была привилегированной: любые часы работы для живущих в часовне, две плиты для варки пищи, готовые дрова, отопление, освещение, комната на троих-четверых, никаких поверок, свобода хождения из Кремля и в церковь в любое время, никакого «вольного надзора», но налет его бывал, например, при общих обысках по всему лагерю. Работы в общем мало: без контроля. Лишь иногда работа была безумно спешной. В двадцать четыре часа вдруг требуют из ЭКЧ доклад с цифрами, которые нужно добыть из сырого материала. Заведующий пишет, я даю цифры и переписываю. Несем доклад в Кремль — оказывается, он уже не нужен и работа брошена.
Из тринадцатой роты карантина я был назначен в десятую роту, а оттуда в сторожевую шестую, оттуда опять в десятую, теперь она называлась первой, оттуда в пятую роту, а затем в четвертую. Кириллин не давал мне разрешения перебраться в лесничество на жительство.
Свободное копирование
