Митрополит Вениамин в 1920 году назначил меня в одну из многочисленных церквей по Московскому шоссе — Забалканскому (Международному) проспекту. Около Крестопоклонной недели опять полились мои речи, опять стали собираться крепкие группы верующих. Теперь я работал ближе к центру города — в торговом районе. Тут меня приезжали слушать даже с Петроградской стороны. Настоятель Воскресенского храма при Варшавском вокзале однажды высказался: « кто знал эту церковь до Вас? А теперь она гремит!»
Поблизости от меня был Новодевичий монастырь, которого игуменья Феофания колебалась между начавшимся обновленческим движением и патриаршей Церковью. Мне это надоело, их прихожане, наполнявшие мой храм, просили их обличить. В проповеди по поводу их отступничества я сказал: «нельзя ограничиваться кадилом да кропилом, нужно вести идейную работу». Лишь впоследствии, когда игуменья с присными вернулась на канонический путь, я ее навестил.
Проповеди мои по-прежнему были резки, хотя тут же во дворе уже действовал большевистский комитет и церковь была у него бельмом на глазах. Моя церковь была домовая. Мне не раз делались предупреждения. Однажды я вышел из церкви, стоит толпа богомольцев и что-то горячо обсуждает. На мой вопрос <они> ответили уклончиво. Мои доверенные <лица> потом сообщили мне, что толпа толковала о моей проповеди и предлагалось донести на меня в ЧК. Я продолжал свое пастырство. Здесь у меня были особенно верные прихожане, которые через сестру помогали мне в Соловках и в ссылке. Здесь я был членом церковного совета, председателем которого был верный П., впоследствии отличный диакон, а потом по моему выбору <был> Г. Здесь я пережил изъятие ценностей. Здесь же лились мои обличения <в адрес> «живоцерковников» — предателей патриарха Тихона.
Свободное копирование
