В шестой, отправив Василья своего осматривать продаваемый на срубку лес, занялись мы с Павлом во все утреннее время осматриванием всех крестьянских дворов в своей деревне и назначением тех, которые мы в новую деревню на первый случай переселить были намерены. А пообедав поранее, поехали опять в Ложечное, для назначения таким же образом мест под крестьянские дворы, каким назначили мы места подо всю господскую усадьбу и строения. Помянутые дворы располагались мы поселить слободою по другую сторону Лесного Ложечного оврага и прямо насупротив господского дома за прудом будущим. Приехавши туда, взошли мы наперед на самое то место, где назначили мы быть хоромам, дабы посмотреть какие и какие виды и местоположения будут видны из окон дома, и где бы что можно со временем сделать, для придания им красы множайшей. Тут, прежде всего, представился зрению нашему превысокий, круглый и крутой бугор, имеющий вид преогромного кургана, стоящий прямо пред окнами дома, за ручьем, протекающим по Большому Ложечному. Мы, любуясь регулярною почти фигурою сего величественного и высокого холма, или огромного бугра, жалели, что был он совсем голый и обнаженный, и нам тотчас приди мысль в голову придать ему, чрез насаждение кое-где в приличных местах на нем рощиц и древесных групп, более красы, а самое темя его украсить со временем каким-нибудь увеселительным зданьицем, могущим привлекать к себе зрение и заохочивать всякого всходить на себя. Мысль сия обоим нам так полюбилась, что мы положили непременно сие сделать, и прельщались до того сим бугром, что в тот же час для достопамятности прозвали сей бугор горою Сионом. А тем неудовольствуясь, восхотели тогда же на нее вскарабкаться и, сидючи впервые на нем, полюбоваться заблаговременно всеми красивыми положениями мест, видимыми оттуда. Все сие было вздумано и в тот же миг и сделано. Мы тотчас перешли кое-как чрез ручей, протекающий посреди широкого и пышного дола, отделявшего сей бугор от затеваемого нами селения и, с превеликим трудом вскарабкавшись на самый верх бугра, увидели оттуда, действительно, множество прекрасных местоположений и, воображая в умах своих всю будущую нашу деревню, со всеми ее зданиями, насаждениями и прудами, находящимися внизу оного, и равно как под ногами у нас, веселились и утешались неведомо как сим умовоображением. Но, ах! как мало мы тогда знали, что и что со всеми сими местами в грядущие времена воспоследовать имеет! Если есть подлинно разумные духи, сопутствующие нам в нашей жизни и имеющие дар провидеть будущее и еще не существующее, то, бессомненно, смотря тогда на нас, смеялись они нам и всем тогдашним нашим умовоображениям, или жалели о суетности наших помышлений, зная и предвидя, что из всего того ничего не выйдет, и что мы ни что иное тогда делали, как строили истинные замки на воздухе.
И в самом деде, мы не сошли еще тогда с горы сей, как воспоследовало уже некоторым образом начало разрушения всех наших тогдашних замыслов, и прекрасный наш, строимый в воображении, воздушный замок начал разваливаться. И вот -- от чего и каким образом. В самое то время, как мы помянутым образом, сидючи с сыном моим на бугре сем, наиболее воображаемою себе будущею деревнею любовались и восхищались, подходит ко мне взошедший вслед за нами на гору мои староста и говорит: "что, сударь, не смею вам доложить, вот энту и энту черту (указывая рукою под гору и на то место, где мы прокапывали черты и ровички по пашням) провесть изволили вы не по нашей, а чужой земле. Этими пашнями владеют Молчановские, и чтоб не стали они спорить, ехавшими теперь мимо нас мужик их, увидев сие, проворчал что-то себе под нос и поскакал домой".-- "Что ты говоришь! воскликнул я, смутившись, и вскочив с своего места: не вправду ли? И что ж вы мне этого не сказали тогда, как я там назначал?" -- "Да меня, сударь, тогда тут не было, а бывшие с вами люди того не знали". -- "Ну, братец, сказал я на сие: когда это так, то, в самом деле, это неловко и до поры до времени еще не годится. Жаль же мне, что я этого не знал. Однако, беда еще не велика и пособить тому можно. Место это прихвачено для гуменика, и можно оный и поубавить, и ты побегай-ка, мой друг, туда, возьми людей, и теперь же все прорытые по чужой земле черты и ровики ногами и лопатами заровняй и колушки вбитые все повыдергай, а я посмотрю и подумаю, как гуменик расположить инако". Выслушав все сие, мужик мой и пошел было вниз с горы, но я, остановя [его] и кликнув обратно к себе, ему сказал: "послушай-ка, мой друг, как отсюда все пашни и межи их видны, то расскажи ты мне подробно, которые из них наши и которыми владеют еще Молчановские, или иные наши соседи?" -- "Извольте, сударь, сказал мужик и начал, указывая мое говорить: вот эта, эта, эта и эта десятины наши, а вот эта -- Молчановская, эта -- Тараковских, а вон там -- эта опять наша; а вон эта -- Михайлы Матвеевича, братца вашего". -- "А Язвенцова земля, есть ли тут где?" -- "Его тут близко нет, отвечал мне староста; а есть и его небольшие клочки в нашей черте, но они вон там, далеко за Голою Ярыжкою". Между тем, как он сим образом обо всех десятинах и клочках земли мне рассказывал, замечал я все их в уме моем и радовался, что немногие только разве клочки чужих пашен войдут в черты, которые собирался я назначивать под поселение деревни и крестьянских слобод, и положил убегать и того сколько можно, и потому сказал старосте: "Ну, хорошо, мой друг, что ты мне это все рассказал. Теперь я это знаю и могу уже при назначении принимать мои меры. Однако, чтоб мне не позабыть и не ошибиться, то когда я стану там назначать линии и проводить черты, то подойди и ты, и будь тогда при мне, и тотчас скажи, если станет в черты входить чья чужая земля".
Отпустя его, обратился я к моему сыну и сказал: "вот какая еще неожидаемость; а я истинно думал, что это все наши пашни, а дураку прикащику вашему и не умышлялось о том сказать. Хоть бы одно словечко тебе, или мне о том молвил,-- такая каналья! Однако, беда еще не велика и дело тем не испорчено. Теперь мы хотя и пожмемся и постесним несколько огороды и сады. Но дай-ка нам только построиться здесь, а то и но неволе господа отступятся от своих земель и рады еще будут, чтоб мы их выменяли на другие свои и просить еще о том нас станут".
Поговорив сим образом, сошли мы с горы и перешед опять лес, приступили к делу, за которым приехали, и начали назначать места под слободу и дворы крестьянские. Староста наш был уже безотлучно подле нас, и я то и дело спрашивал его: "нашали то, или чужая земля?" И как скоро он указывал мне чужую, то и старался я уже всячески от ней уклоняться. Но как в иных местах ни коим образом не можно было избежать, чтоб не прихватить каких-либо полосок и уголков чужой земли, то довольствовался я тем, что не велел по сим чужим клочкам прокапывать ровиков, а оставить их так впредь, до поры до времени.
Мы провозились сим делом до самого почти вечера; но как стало вечереть и становиться холодно, то поехали мы домой и спешили обогревать себя чаем. Там не успел я увидеть своего прикащика, как напустился на него и стал его тазать за то, что он меня не предостерег. Но он вместо извинения, изволил тогда, по баскости и дуроломству своему, расхрабриваться и, браня и не уважая соседей, говорить: "чего на них, дураков, смотреть! вольно нм было не променивать. Я сколько раз им честью говорил: променяйте и возьмите у нас, где себе хотите. Но они и в усы не дули, и ни в короб, ни из короба, и все не хочется, а ведь надобно же когда-нибудь конец этому сделать. Как ни упрямятся, но принуждены же будут это сделать, а не то, так и без промена пропадут; дай-ка только нам переселиться-то туда, посмотрю я, как-то они тогда не согласятся!"
Я усмехался только, слушая сей вздор и смотря на храбрование моего прикащика, и хотел было только ему на слова его отвечать, как остановил меня вошедший к нам староста Андрея Михайловича. "Что ты, мой друг?" спросил я его, мне кланяющегося. -- "Что, сударь, я пришел вам доложить", сказал он и поостановился несколько.-- "А что такое?" подхватил я.-- "Что, сударь? слышим мы, что вы намерены переселить ваших крестьян и переносить и двор господский в Ложечное на отмежеванную вам землю". -- "Ну, что ж? сказал я, это так, и я на земле моей, что хочу, то и делаю".-- "Все это так, отвечал мужик,-- и состоит в том воля ваша, и вам нам не указывать стать; но не вышло б оттого чего-нибудь худого". -- "А чему б такому?" подхватил я. -- "Что, сударь, не смею вам доложить, а по родству нашего боярина с вами грех будет, ежели вас не остеречь". Сказав сие, опять он замолчал, а я, смутившись его словами и желая нетерпеливо дальнейшее слышать, сказал ему: "а что же такое, и от чего остеречь?" -- "Что, сударь, я сей только час сам о том узнал и, немедля ни часа, побежал сюда уведомить вас, что Молчановские бунтуют, сговариваются и не хотят никак допускать вас селиться и грозят уголовщиною и дракою. Так не было бы и нам от того чего дурного".
Поразил и до крайности изумил и смутил он меня сим своим уведомлением, а сына моего еще того больше. Сей и гораздо позадумался, о сем услышав. Что ж касается до меня, то как ни взволновалась во мне в минуту сию вся кровь и ни затрепетало сердце, но я столь имел еще духу, что, приняв на себя вид будто сие меня ни мало не потревожило и не смутило, захохотав, сказал: "вот еще какой вздор, и какая нелепица и сумасбродчина! Разве дуракам захотелось кнута отведать? Посмотрю я, как то они меня не допускать станут, и как это можно отважиться им на сие, когда земля сия не только утверждена мне решительным определением межевой конторы, но и формально мне отмежевана. Разве с ума они все рехнутся. Между тем, однако, тебе, мой друг, за усердие твое спасибо". И, обратясь к человеку своему, сказал: "малый, напои его за это вином; он постарается и впредь нам все пересказать, что ни услышит и ни узрит". А сие он и обещал охотно.
Со всем тем, как ни ободрял я себя наружно, но в самом деле не то у меня на сердце и на уме было. Чего доброго? думал и говорил я тогда сам в себе, от глупцов и дураков сих все статься может! блого их много. Живут они здесь без всякого почти начальства, господа их живут Бог знает где и совсем почти от них отступились, и управляются они одним только старостою, таким же несмыслем и глупцом, как и все прочие. Все свое прибежище имеют они к этому негодяю, ябеднику и сквернавцу Язвенцову, и долго ли ему их подбить и наустить всему злому!
Сим образом помышляя, не преминул я поговорить о том с моим сыном, также и с балмочным прикащиком моим. Сей всего меньше казался быть от того смущенным и, продолжая, по обыкновению своему, храбровать, говорил нам: "и вы думаете, боярин, что это вправду быть может? А я так думаю, что ничему тому не бывать. Где им, говнякам, на сие отважиться! Да разве у нас нет также рук и дубинок? Да поди-ка они к нам, поглядим, кому Бог поможет. Мы стоять будем за правое дело и свою землю, а они за неправое".-- "Врешь, дурак, подхватил я и, уняв его долее вздор болтать, сказал: "что ни говори, но о сем надобно подумать хорошенько!"
Сим окончился тогда сей наш шестой день, преисполненный множеством происшествий разных, а сим окончу я и сие письмо мое, сказав вам, что я есмь ваш, и проч.
Свободное копирование
