5 июня
Концерт. Первая часть проходит почти гладко, вариации хуже. Особенно хромают валторны, хотя их пять: одна добавочная, чтобы дать отдых другим; и всё же, где ответственное место, они не выделяются. Да и акустика Opéra дрянная.
Успех выше среднего; хуже, чем после «Семеро их» в прошлом году. Меня вызывали. Я кланялся из ложи после того, как убедился, что всё-таки аплодирование настойчиво. Пробовали и свистеть. Прежде это было модно: значит очень модерная вещь; теперь же просто глупо.
После Симфонии Цецилия Ганзен играла Концерт Моцарта, а затем антракт, во время которого масса знакомых приходили жать руку. На многих лицах недоумение. Princesse Polignac пришла первая в ложу и поздравила меня: это очень элегантно с её стороны. Очень хвалили Обухов. Demasy, Черепнин плёл ерунду. Копшц тоже. Сувчинский что-то промычал.
Появился Стравинский. Я сказал: «Ну, бейте». Он начал долго говорить о том, что я должен знать, как он меня любит и уважает, но что это не то, что он ожидал, когда узнал, что Прокофьев пишет симфонию. Я ответил: это чистая музыка и притом музыка, вышедшая из контрапункта - это немного наша общая платформа; в чём же несогласие? Стравинский: «Об этом надо говорить дома и подробно». Я: «Я только этого и хочу. Когда же?» Стравинский: «Я очень занят теперь, через несколько недель я буду свободный, тогда встретимся и побеседуем». Лицемер! Если он музыку мою «любит и уважает», то незачем откладывать разговор на месяц.
Были Коутс, Фительберг, Купер, Штейнберг, Гречанинов (два последних только что из России), но я с ними не беседовал.
Вечером Пташка, я. Цецилия и Захаров поехали в Casino de Paris, а потом ужинали и подпили, словом, кутили после моей премьеры и её первого выступления в Париже.
Свободное копирование
