2 июня
Приехал Сувчинский. Он хотел быть в Париже на моём концерте, и на концерте Стравинского, и на «Семеро их», но на всё опоздал. Мы были чрезвычайно обрадованы встрече и даже не знали сначала, о чём говорить. «С чего же начнём?» - спросил Сувчинский. Я играл ему 5-ю Сонату. Приехал он по евразийским делам. Он очень увлекается евразийством и говорит, что дело разрастается. «Хотим крестить большевиков», - объявил он. Я познакомил его с Пташкой, объяснив, что я оттого ничего до сих пор не говорил ему о моей женитьбе, что он сам ничего не говорил мне про свою, а потом я думал, что так ему приятней. Пташке он понравился. Затем явился Романов, тот Романов, который в 1914 году должен был ставить балет «Ала и Лоллий». Он хочет заказать мне новый балет для крошечного оркестра, человек шесть. Последнее совпадает с моими желаниями написать что-нибудь для малого ансамбля. Он хотел заручиться моим принципиальным согласием, окончательно же поговорит со мной через неделю или две.
Вечером с Пташкой были опять в Венской опере: «Дон Жуан». Это несомненно лучшая опера Моцарта и музыкально, и сценически. Она до сих пор совершенно не утратила свежести. Сцена на балу, где три оркестра на три счёта, мне живо напомнила, как я наряженный, дирижировал на сцене в Консерватории. Какой смелый и живой изобретатель был Моцарт! Но, строго рассуждая, трюк не удался, так как ухом совершенно не слышишь три разных ритма, знаешь трюк лишь по партитуре.
Свободное копирование
