Начало месяца июля ознаменовалось некоторою особливостью, случившеюся со мною. Вознадобилось мне съездить на часок в село Ивановское Бобриковской волости для посмотрения строющейся там вместо сгоревшей деревянной каменной церкви и освидетельствования делаемого кирпичниками кирпича на сие строение. Итак, севши поутру на другой день сего месяца в карету, полетел я туда на переменных лошадях. Я располагался было заняться дорогою чтением взятой с собой книжки, а вышло не то, а совсем нечто нечаянное и необыкновенное. Не успел я въехать в Балахонский мною регулированный лес, как красота оного или паче красота всей натуры обратила на себя мои взоры и возбудила в душе моей опять те удовольствия, какие недавно я имел, находясь дома в своей деревне при случае хождения моего по садам и утешения себя красотами натуры в оных, а особливо прекрасной березы, стоящей на ребре горы пред самым моим домом и достопамятной тем, что посажена она тут покойною матерью моею, в самый тот год, в который я родился, и в самое почти то время. И что же? Возбудившаяся мысль о сей березе ни думано, ни гадало возродила во мне желание воспеть красоту сей березы стихами и испытать соплести в уме своем несколько строф в похвалу оной. Дело сие было для меня совсем необыкновенное, превосходящее почти мои силы. Не будучи рожден стихотворцем, хотя и любил я поэзию и с удовольствием хорошие стихотворения читывал, но сам во все 52-летнее продолжение моей жизни никогда почти в сем ремесле не упражнялся. Некоторые маленькие опыты сплетения стихов, предприниманные мною в молодые мои лета, чувствуемое всегда великое затруднение в приисках рифмы доказывали мне природную мою к тому неспособность и меня от того всегда отстращивали {Отстращать -- пугать.}. Но в сей раз возродись как-то вдруг во мне охота к сочинению стишков в похвалу моей березы, и дабы избежать затруднения в приискивании рифмы, вздумалось мне соплетать стихи мои без них, а так называемые белые. Для избежания же погрешностей в стопосложении и для вспоможения себе при сем новом деле избрать голос какой-нибудь из знакомых мне песней и составлять стихи свои на оный, -- из сих попадись мне на ум тот голос, на который поется известный духовный кант, начинающийся словами: "Хвала всевышнему владыке потчися дух мой воспевать", и который голос как-то мне отменно нравился, и я его еще несколько повыправил и сделал его более музыкальным. Итак, избрав сей голос, ну я, сидючи в карете, тананакать и мысленно прибирать слова к составлению ямбических стихов, какими помянутый кант покойным нашим Ломоносовым из псалма составлен. И как дело мое, против всякого чаяния, пошло как-то очень скоро на лад, и мне в немногие минуты удалось сплести целых три куплета, то сие поострило {Поощрило.} (!) меня иттить далее. Итак, ну-ка я тананакать, петь и прибирать в уме своем слова далее и далее и имел в том такой неожиданный успех, что во время сей езды моей туда и обратно успел сочинить целую и нарочито длинную песню и, занимаясь тем, не только пути сего не чувствовал, но весь оный провел с особливым и неожиданным удовольствием душевным. Упомянуть о сем нечаянном и, по-видимому, ничего не значащем и маловажном происшествии почел за нужное я для того, что оное возбудило во мне охоту упражняться и далее в сем ремесле и в последующие времена подало повод к сочинению многих, отчасти таких же натурологических песней, какова была сия, а отчасти нравственных и даже самых духовных песнопений, которые по простоте и нехитросплетенности своей и не имели хотя отпечатков совершенного и доброго стихотворства, но доставляли мне, как при составлении оных, так и после, и доставляют даже и ныне мне, тысячи минут восхитительных и приятных и, будучи в состоянии возбуждать в душе благородные, добрые, приятные и небесполезные чувствования, были существительно не только мне, но и многим другим полезны, и с сей стороны достойны некоторого уважения.
И как помянутая песнь, посвященная любимой моей березе, была первейшим к тому поводом и составляет равно как памятник началу моего стихотворства, то не за излишнее почел я, несмотря на все ее несовершенство, поместить ее здесь от слова до слова. Она была следующая:
Се! вижу я тебя, драгая!
Прекрасная береза здесь;
И паки вновь тобой любуюсь,
Красавица из всех берез. {*}
{* Приведя для образца первое четверостишие, мы опускаем длинный ряд остальных, не имеющих ни какого значения. Впрочем, два-три более курьезные, по своему содержанию стихотворения будут, в своем месте, целиком напечатаны ниже. Изд.}
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Прекрасная сия береза существует еще и в самое сие время, когда я сие пишу, и продолжает ежедневно увеселять меня собою не только летом, но и в самое зимнее время, а особливо когда великолепствует она, будучи покрыта инеями. Тонкие, длинные и гирляндами вниз висящие и от малейшего ветерка в движение приходящие ветви служат мне всегдашним вантометром, или показателем, с которой стороны дует ветер.
Теперь, возвращаясь к продолжению моей истории, скажу, что непосредственно за помянутою моею ездою было у нас освящение небольшой церкви на островке подле госпиталя, построенной вновь старанием и почти всем коштом секретаря нашего Варсобина. На процессию съехалось довольное число дворянства и Варсобин не преминул сделать при сем случае обед и угостить их, и всех нас и городских оным, и для простора по тесноте своего дома -- в молотильном сарае, убранном зеленью и травами.
Свободное копирование
